Після кошмарної ночі починається ще більш страшний ранок: "Лучше молчать, потому что за слова "Да не знаю я ничего!" начинают бить с утроенной силой", - український політв'язень Кремля

«Браслети» стискують на зап'ястях з граничною жорстокістю, чорний пакет на голові не дає дихати, багажник замінює пасажирське крісло...

Про це у своєму блозі пише український політв'язень Кремля Геннадій Афанасьєв, передають Патріоти України. Далі - мовою оригіналу:

"После мучительной ночи начинается еще более кошмарное утро. Каждый раз около девяти часов утра бравые ребята из Федеральной службы безопасности заезжают за изолятор временного содержания. «Браслеты» стискиваются на запястьях с предельной жесткостью, черный пакет на голове не дает дышать, багажник заменяет пассажирское кресло. В путь. В бывшее здание Службы безопасности Украины, где теперь крепко обосновались оккупанты. Московские кураторы уже ожидали на своем рабочем месте, опоздания недопустимы. Машина мчалась с бешеной скоростью узкими улочками небольшого города, которые я помнил наизусть и безошибочно определял направление.

В начале допросов все следователи старались казаться добрыми и заботливыми. Они примеряли на себя маску друга, хорошего старого товарища, который никогда не предаст и не посоветует плохого. В то время как тот служивый, что вел мое дело, разговаривал со мной, остальные сидели за своими столами и изредка поддакивали, кивали головами. Конвоиры смотрели в стороны и создавалось ощущение, что их вообще здесь нет. Люди заходили и выходили из кабинета улыбаясь.

Следователь постепенно, но методично задавал наводящие вопросы, старался разговорить, предлагал различные варианты решения сложившейся ситуации, тем самым подталкивая к пропасти: «Слушай, давай так, мы тебя отпустим домой, если все нам расскажешь. Сделаем так, что пойдешь просто как свидетель. Ну, в крайнем случае, получишь минимум, ты же парень неплохой. Санкция статьи предусматривает до двадцати пяти лет, а мы тебе сторгуем на максимум пятерочку». Но я молчал, я не владел ничем для них интересным, и даже если бы имел желание, не мог ничего рассказать.

На те вопросы, которыми меня засыпали со всех сторон, я не знал даже гипотетических ответов. Неудивительно и предсказуемо, что в какой-то момент моему следователю, приехавшему из Москвы Бурдину Артему Алексеевичу, это все осточертело. Отношение переменилось мгновенно, и овечка превратилась в волка. Ласковые предложения сменились прямыми угрозами. Атмосфера накалялась со скоростью лампового обогревателя, и когда точка кипения пересекла красную линию, я был передан во владение тех, кто добывает информацию иными путями, чем простые разговоры.

В уже привычной позе «ласточки», с намотанным на голову мешком, я не без помощи местных гестаповцев мгновенно взлетел по ступеням на второй этаж оккупированного здания СБУ. В одном из кабинетов мои руки туго пристегнули к подлокотникам металлического стула, а ноги намертво примотали скотчем к его ножкам. Россиянин снял с головы пакет и медленно, напоказ для устрашения, принимался одевать боксерские перчатки за руки: «Сейчас мы с тобой поработаем. Будешь моим спарринг-партнером. Не волнуйся, никаких следов не останется». Далее процедура предельно простая. Вопрос, удар, вопрос, удар.

Когда боксер увлекался отработкой на мне «двоечек» и «троечек» (серия из двойных или тройных ударов в боксе – КР), то курирующий процессом сотрудник ФСБ останавливал его. Он садился напротив и жестко, с неуемной агрессией задавал вопросы, ответы на которые должны были быть однозначными – «да» или «нет». Не получая удовлетворения, он бил тыльной частью кулака по голове, словно забивал гвоздь, либо в живот, чтобы выбить остатки жизни из легких. Снова и снова. Вопрос, удар. Вопрос, удар.

Их подгоняет начальство, и они злятся, бесятся, спешат. Спрашивают про воинские части, про имена и фамилии незнакомых мне людей, про номера и марки автомобилей, штатный состав определенных воинских подразделений. Я лишь хлопаю глазами и не знаю, что ответить. Лучше молчать, потому что за слова «Да не знаю я ничего! Я никогда не служил и не знаю этих людей! Вы ошиблись, я не тот, кто вам нужен!», начинают бить с утроенной силой.

Меня неистово трясло от стресса и выплескиваемого адреналина. Было абсолютно неизвестно, когда и чем закончится эта экзекуция. Основные панические приступы накатывались даже не из-за избиения, а от абсурдности происходившего. Оккупанты требовали ответов, которых я не мог им дать, и это никого не устраивало. Из меня клешнями вырезали то, чего не существовало.

Вопрос, удар. Вопрос, удар. Вопрос, удар.

Пугают тюрьмой, изнасилованием, «петушатней», а в какой-то момент начинают бить по самому больному, по семье: «У тебя не будет больше никогда ни женщины, ни ребенка. У твоей семьи мы отберем все, ведь твои родственники не могли не знать того, чем ты занимаешься! Они легко могут стать соучастниками! Поверь, твоя мать, бабушка, брат, сестра, вскоре легко из-за тебя окажутся на этом же самом месте!».

Один из сотрудников, смеясь, зашел в кабинет с сувенирным японским мечом. Размахиваясь, грозился отрубить руку и посмотреть насколько правдивы японские фильмы, где фигурирует подобное оружие. После отцепили от стула и, схватив за волосы, вдавили лицом в пол. Выплеснув всю злобу в унижение, уставшие инквизиторы оттянули мое тело в какой-то чулан, где я со скованными до крови руками в наручниках упал на пол. Наступил обед. Перерыв. От полученных ударов кружилась голова и сильно тошнило. Страшно было. Физическая боль сменялась моральной и наоборот. Жизнь закончилась. Московские палачи, насытившись, открывали двери и снова тянули меня обратно.

Вопрос, удар. Вопрос, удар. Вопрос, удар.

В какой-то момент у курирующего процессом зазвонил телефон, и он дал команду всем остановиться и выйти перекурить. Как только помещение освободилось, зашел мой следователь вместе со своими коллегами. Оценили состояние и принялись допрашивать, но увидев, что разговор не клеится, с улыбкой похлопали по плечу и удалились.

Со спины на голову неожиданно натягивается пакет: «Говори сука! Говори! Кто хотел памятник вечному огню взорвать? Ты, сука, хотел? Кто с тобой был? Мы все знаем! У нас все на тебя есть! Признавайся, сука!».

Задерживаю дыхание, но плохо выходит, слишком нервничаю. Гестаповцы, устав ждать конвульсий, бьют в живот, чтобы выбить остатки кислорода. Всасываю пластик настолько, что он облепляет горло. Задыхаюсь. Пытаюсь вырваться, за что сразу начинают бить. Хочу закричать, но и на это нет сил. Дают вдохнуть на мгновение и по новой. Пакет изнутри мокнет и прилипает к коже. Трясу головой по сторонам. Держат крепко. Дают вдохнуть и еще раз по новой.

Вопрос, удар. Вопрос, удар. Вопрос, удар.

– «Говори, сука!».

В голове туман. Слабо помню сколько это продолжалось. За окнами потемнело. Меня достают из багажника и передают в изолятор временного содержания.

И так пять дней подряд, но, по правде говоря, это было еще лояльное обращение".

Опублікував: Олег Устименко
Інформація, котра опублікована на цій сторінці не має стосунку до редакції порталу patrioty.org.ua, всі права та відповідальність стосуються фізичних та юридичних осіб, котрі її оприлюднили.

"Трупы, трупы, трупы наших бойцов. Они везде. Насколько достаёт глаз - везде мертвецы": Z-воєнкор опублікував сповідь недобитого окупанда з Вовчанська

п’ятниця, 22 листопад 2024, 7:25

Поки живі окупанти на півночі Харківщини нажахані втратами своїх військ і сприймають поранення та евакуацію з полю бою як щасливий квиток, єдина можливість ще пожити, зазначають Патріоти України. Ось який матеріал з цього приводу знайшов та переказав Ю...

Хіти тижня. Народні прикмети на 22 листопада: Цього дня не варто дарувати квіти, випивати та позичати сусідкам сьогодні не варто позичати сіль і цукор, тим більше - гроші

п’ятниця, 22 листопад 2024, 7:05

Православне свято 22 листопада за новим календарем (5 грудня за старим) - день пам'яті святителя Прокопія, який володів даром чудотворення і привів у християнську віру чимало людей (У народі - Прокоп'єв день, - Патріоти України). Українські віряни тако...