"Уход Путина: когда от теории перейдут к практике", - Климовський

Итак, 2-3 апреля Кремль по двум своим неформальным каналам связи с населением РФ и миром, каковыми являются Соловей и Гиркин, де-факто сообщил о начале ухода Путина и указал на Собянина, как на преемника. Естественный вопрос: это дезинформация или всё так и обстоит на самом деле, и запускается раскрутка мэра Москвы до уровня фигуры федерального масштаба.

Первый логичный шаг в поисках ответа – заглянуть в анналы истории: не было ли у них чего-то такого, и вот опять. Было. Ельцин стартовал как оппозиционер всему Политбюро ЦК КПСС, особенно консерватору Лигачёву и отчасти реформатору Горбачёву тоже с поста "смотрящего" за Москвой. Он был выходец с Урала, Собянин – из Сибири. Оба, так сказать, продвиженцы из глубинки и почти из народа, а не московско-питерский бомонд.

Заодно не сложно разглядеть и в Гиркине кандидата в вожди нового ГКЧП. Он ещё в конце года возвестил, что бело-красной патриотичной оппозиции в выносе Путине из Кремля участвовать не надо. Это сделают и без неё. После этого будет её ход – вынести тех, кто вынес Путина. Вылитый Ленин, который как вернулся в апреле 1917 г. в Россию, так только тем и был занят, чтобы свергнуть и уничтожить тех, кто сверг самодержавие. Различие в том, что Ленин делал это почти спонтанно, если отказаться от мысли, что он копировал опыт французов.

Французские коммунисты-бланкисты дважды устраивали такие восстания, которые не удались, почему и не получили пышного названия революций. Первый раз в июне 1848 г. они пытались свергнуть правительство республиканцев и социалистов, которые в марте свергли монархию Луи-Филиппа, который тоже был когда-то революционером и сменил фамилию Бурбон на Эгалите. В июньском восстании участвовали и бонапартисты, но они вроде не координировали свои действия с коммунистами. В итоге бонапартисты мирным путём на выборах сделали Луи-Бонапарта президентом Франции, а затем и императором. В 1871 г. империя Наполеона III рухнула из-за поражения в войне с Пруссией, и Франция снова стала республикой.

Но в Париже по стечению обстоятельств и глупости нового правительства произошло восстание, известное как Парижская коммуна. Парижане выдержали полгода блокады, съели всех кошек и крыс в городе и на этом основании требовали войны до победного конца. Правительство вместо этого отдало немцам Эльзас с Лотарингией и согласилось уплатить контрибуцию. Остальная Франция, в отличие от парижан, не рвалась воевать, а поскольку правительство было демократическим, то следовало за мнением большинства. Тем более, что парижане больше говорили о войне, чем воевали.

Парижане поругали бы правительство за мир с Пруссией, и всё тем и закончилось бы, но правительство сделало откровенную глупость. Оно обязало парижан срочно погасить задолженности по квартплате и кредитам, которыми те обросли за время осады. Парижане возмутились и провели досрочные выборы мэрии, называвшейся по традиции коммуной. Партии, которые были в правительстве, эти выборы бойкотировали.

В результате из 81 мандата в Совете коммуны большинство – 36 мест получили анархисты. Коммунисты разного толка – бланкисты и необабувисты получили 23 места. На одно место меньше получили неоякобинцы – различные революционные демократы и республиканцы. Ни одного марксиста в Совете коммуны не было. По сути Парижская Коммуна была ситуативным проектом анархистов, что, однако, не мешало марксистам потом апеллировать к её памяти и "забывать" об анархистах и конкурентах бланкистах.

Первым и самым разумным действием Совета коммуны стала отмена задолженностей и возврат вещей из ломбардов. Дальше всё зашло в тупик: Коммуна отказывалась признать легитимным правительство Франции и считала себя в состоянии войны с ним, а оно тоже отказывалось признать легитимность Коммуны и требовало от неё самороспуска.

Закончилось это печально для всех. Пруссия сочла, что всё это ставит под угрозу её успехи и 5 млн. контрибуции, и быстро передала правительству Франции всех пленных солдат, которых то отправило на штурм Парижа. Правительство также объявило отсрочку по уплате долгов, но было поздно, значительное число должников героически погибло в боях с армией. Тех, кого не убили, отправили на каторгу в Новую Каледонию и в другие колонии. С 1880 г. их начали амнистировать, о чём в СССР старались не упоминать по многим причинам.

Парижская Коммуна действительно даёт ценный урок, о котором никогда публично не говорили в СССР, но который очень хорошо усвоил Ленин. Суть его в том, что социум, который десятилетиями или столетиями сдавливали тиски автократии, после выхода из состояния инертности в результате восстания ещё долго излучает протестную энергию и её можно использовать для различных политических авантюр. Проблема только наличия таких авантюристов и аферистов, а у них – способностей и технических средств. То есть, тех субъективных факторов, о которых Ленин рассуждал, выискивая в истории империи периоды, когда в ней революционная ситуация была, а революции не было, поскольку не было партии и ещё чего-то. В частности, немецких денег.

Всё это Ленин мог изучать не только на опыте Парижской Коммуны, революции 1848 г., Великой Французской революции, но и в режиме онлайн по новостям из Мексики, где в 1910 г. началась революция. Формально она закончилась в 1917 или в 1920 г. Последняя, вероятно, и привела его к мысли: "Нет ничего более практичного, чем хорошая теория". У мексиканцев с теорией, действительно, не сложилось, а у Ленина был в кармане марксизм, утверждавший, что после буржуазной революции неизбежно будет социалистическая.

В этой теории или гипотезе Ленин решил ужать до двух-трёх месяцев время между обеими революциями и уже в июле попытался устроить социалистическую революцию. Но не получилось. С точки зрения политики это была авантюра, с точки зрения теории – афера и подлог, в чём его прямо обвинили Суханов, Каутский и другие марксисты. В октябре авантюра удалась и подлог с аферой превратились в творческое развитие Лениным учения Маркса о революции и т.п.

Были только две объективные проблемы. Первая – у Маркса не было никакой своей теории о социалистической революции. Он пользовался популярной с 1830-ых годов во Франции идеей о том, что Великая революция не закончена и ещё должна произойти социальная революция, которую продвигали неоякобинцы, социалисты и коммунисты. Это была калька со схемы Великой Французской революции, в которой третье сословие заменяли четвёртым классом – пролетариатом. Маркс не был авторов этой схемы и даже идею и термин "диктатура пролетариата" взял у Огюста Бланки. Маркс был способным компилятором и агрессивным плагиатором, но оригинальной теории революции не создал.

Вторая проблема – ни буржуазных, ни социалистических революций, в природе не существует. Сейчас сложно сказать, догадывался об этом Ленин или нет, но все так называемые социалистические революции на практике оказались либо возрождением режимов допотопных автократий, либо профанациями всего и вся.

Кремлёвским сейчас действительно труднее, чем Ленину в 1917 г. или Горбачёву в 1985 г. Ленин мог разводить всех идеей о социалистической революции, Горбачёв мог рассказывать о возврате к чистому и непорочному марксизму-ленинизму. Ленину не надо было будить Россию, это сделали и без него. Горбачёву пришлось СССР будить.

Перед кремлёвскими стоят две эти задачи: как аккуратно разбудить РФ, но так, чтобы она особо не проснулась, и какой идеей её будить. Оказалось, что с идеей проблема, и с побудкой, похоже, тоже. Действительно, сложно будить социум, где нет политической жизни, а есть лишь её симуляция.

К тому же Кремль шесть лет был всецело занят лишь тем, что требовал от украинцев предъявить ему их национальную идею и стыдил за то, что не предъявляют. Но теперь обнаружилось, что такой идеи у россиян тоже нет, а возрождение Российской империи не та идея, с которой прилично выйти в мировое сообщество. О скрепах у россиян тоже весьма смутное представление. Впрочем, Кремль и сам не удосужился составить список скреп с номерами по убыванию их скрепности. В рашизме, ещё больше, чем в марксизме, всего понадёргано отовсюду, но в цельную схему не сведено.

Проблему побудки кремлёвские пытаются решить по многим каналам, включая и такие как Соловей с Гиркиным. Кремль дозированно подготовляет россиян к мысли о скором и неизбежном уходе Путина почти так, как врачи подготавливают родственников к мысли о смерти их больного старого деда, чтобы у тех не случился стресс или взрыв радости.

Пробуждением России это назвать сложно, что Кремль вполне и устраивает. Всплеск протестных выступлений или творческой энергии масс ему ни к чему. На случай, если горячо любимые Лениным массы будут излучать энергию и займутся не менее любимым им революционным творчеством, то в засадном полку оставлен Гиркин. Его задачей будет привести массы в чувство и вернуть их в скрепы. В информационное подкрепление ему на днях Кремль направил ещё одного отставного диверсанта – полковника Квачкова. Гиркин всё-таки белый монархист, а Квачков – красный монархист, и в Кремле считают, что надо учитывать запросы самой разной публики. В засадном полку оставлен также еретический путинист Сурков с "Союзом добровольцев Донбасса" и партией "За правду" Прилепина, а там и КПРФ с каким-нибудь "Левым фронтом" Удальцова подтянутся. Не исключено, что "донецкие" ещё будут учить москвичей как надо родину и скрепы любить.

Пока Путин сидит в самоизоляции на Валдае как Горбачёв в Фаросе, кремлёвские по всем каналам разогревают Россию разговорами, что он довёл её до ручки и завёл в тупик, чем подготавливают к известию: Путин заразился короновирусом от врача в Коммунарке и убыл в рай. Сильно плакать по нему не стоит. Если Путин убудет в рай до 24 апреля, то никакой карантин не удержит Украину от бурных проявлений радости, а в РФ поправка Терешковой будет снята за ненадобностью. Карантин, электронные пропуска от Собянина и Росгвардия на улицах Москвы не позволят москвичам порадоваться, как украинцам, а заодно и команде нового ГКЧП проявить инициативу и выступить без команды.

Но остаётся проблема хорошей теории, которую несколько месяцев и пытается родить профессор Соловей. Легко было Ельцину, который противопоставил эволюции Горбачёва от возврата непорочного марксизма к порочной социал-демократии идею возврата России с особого пути на торный путь европейской цивилизации. Трудно профессору Соловью, поскольку в РФ с 2014 г. гейропейская цивилизация осуждена и предана анафеме вместе с соблазнившейся ею Украиной. Трудно ещё и потому, что профессор так и не выбрался из парадигмы марксизма с его буржуазными и социалистическими революциями.

Поэтому он ничего другого и не придумал, кроме утверждения, что в Украине в 2014 г. произошла буржуазная революция, но тупые хохлы не умеют ею пользоваться. На России тоже будет буржуазная революция, но поскольку россияне умнее хохлов, то они сделают всё гораздо лучше и без советчиков из США. Смерть Путина будет представлена как тому наглядное подтверждение – ни Майданов, ни стрельбы, ни страстей в Верховной Раде, – смиренно дождались естественного окончания автократии. После этого слажено и быстро строим самую лучшую в мире демократию на зависть всем, но Крым не отдадим. Донбасс отдать готовы, но зачем он вам нужен. Он только совсем утянет вас на дно из-за вашей бестолковости, поэтому пусть лучше он побудет пока под российским протекторатом. Если с РФ снимут санкции за полное обнуление Путина и вернут высокие цены на нефть, то мы из него сделаем конфетку, благо населения к этому времени там почти не останется.

У профессора Соловья очень практичная теория – снимите с нас санкции за то, что мы сняли Путина, и забудьте о Крыме, поскольку у нас прошла самая правильная буржуазная революция. Иначе запасной полк с КПРФ сделает самую правильную социалистическую революцию, и мы всё начнём сначала.

Но у теории Соловья, как и у теории Ленина, уйма пробоин и практических рифов, из-за чего у корабля "Россия" предостаточно причин опять сесть на мель "зияющих высот социализма", как выражался Александр Зиновьев. В целом практичная теория Соловья, как и другие шаги кремлёвских, включая пиар Собянина, выглядят пока чем-то средним между обычной дезинформацией и типично российской маниловщиной. Кремлёвские пока больше делают вид, что они что-то делают из обещанного, чем делают на самом деле и в любой момент готовы дать задний ход. Не убеждает, как сказал бы Станиславский, если бы не сказал: "Не верю!".