З архіву ПУ. "Моя знакомая в Донецке, поддержавшая "русский мир", спилась, а ее муж и сын погибли в "ополчении": Чи хочуть переселенці повернутися додому

Влітку 2014 року сотні тисяч жителів окупованих територій Донбасу змушені були терміново приймати рішення - залишити своє місто чи ще трохи почекати. Частина Донеччини (Слов'янськ, Краматорськ, Торецьк, Бахмут, Лиман, Мар'їнка, Красногорівка) і Луганщини (Щастя, Станиця Луганська, Лисичанськ, Сєвєродонецьк) була звільнена, причому важливу роль в цьому зіграло місцеве підпілля. Але на кордонах обстановка залишалася напруженою. Бойовики готували оточення українських захисників в Іловайську, було неспокійно на Новоазовському напрямку, не припинялися перестрілки в районі Чорнухиного, Логвинового, Дебальцевого. В ніч з 22 на 23 серпня прямо з території Росії були обстріляні з важких знарядь прифронтові населені пункти Новоазовського, Тельманівського, Старобешівського, Шахтарського і Амвросіївського районів Донецької області. Так що ті, хто ще роздумував, їхати чи залишитися, і мав сили і засоби на переїзд, стали збирати речі. Багатьом довелося буквально рятуватися від обстрілів «братів-росіян». Чи повернуться додому вимушені переселенці, якщо Донбас деокупують? Згідно зі звітом Національної системи моніторингу «Ситуація з тимчасово переміщеними особами (ВПО) в Україні», підготовленим спільно з Міжнародною організацією з міграції (МОМ) у співпраці з Міністерством з питань тимчасово окупованих територій України (МінТОТ), за станом на 13 грудня 2018 року таких небагато.

Статистика говорить про те, що кількість переселенців, які заявили про намір повернутися після завершення конфлікту в місця колишнього проживання, щорічно зменшується. На вересень 2019 року готових повернутися було лише 23% опитаних, а ось 34% назад вже не збираються. Журналісти теж вирішили поцікавитися цією темою і попросили кількох переселенців (причому з явно вираженою патріотичною позицією) відповісти на це питання. Патріоти України пропонують ознайомитися із їхніми міркуваннями. Далі - мовою оригіналу статті.

— Я досидела в Горловке, как говорится, до «последней копейки»: уезжала в декабре 2014 года за деньги, которые мне передала моя будущая работодательница с мирной территории, — рассказала Виктория Житенева, ныне проживающая в Харькове и работающая в торговой сети. — Так что вкусила все прелести оккупации, включая обстрелы и голод. Для меня совершенно очевидно, что это — не гражданская война. Как и для женщины, которая помогла мне выехать и устроиться в первое время на новом месте. Кстати, я тоже готова сейчас помочь любому своему земляку-единомышленнику, который решится на переезд.

Потому что тем, кто остался, следует понимать, что на восстановление Горловки, в которой закрылись все шахты (там вырезали даже доски почета на шахтных дворах), уйдут годы. Подруга, побывавшая на малой родине, прислала мне фото и видео моего двора и дома. Это очень печальное зрелище.

Я понимаю тех, кто остался. Куда и на какие средства переезжать больному пенсионеру или инвалиду? Одновременно с этим мне совсем не жаль приверженцев «русского мира», которые со временем деградировали.

Одна подруга детства, которая в 2014 году вдруг стала рассказывать о «злобных бандеровцах, которые идут захватывать Донбасс», спилась. Ее муж и сын ушли в «ополчение» и погибли. Похоронила она и родителей. Причем на похороны матери денег не было, поэтому ей вместе с отцом, инвалидом без ноги, пять дней пришлось жить в квартире с трупом, ожидая пока приедет ритуальная служба и привезет гроб. До войны эта женщина работала на шахте, и на жизнь ей хватало. А теперь неделю торгует в магазине — там ей платят 120 рублей (46 гривен) в день, а неделю пьет. Вытаскивать ее я не буду. Она сделала свой выбор в 2014 году.

Я так надеялась на скорое освобождение Горловки! Поэтому оставалась там даже после того, как в мою только что отремонтированную квартиру угодили осколки снаряда, упавшего во двор. Вылетело окно, упала часть стены… Пришлось какое-то время пожить у тети, где приходилось регулярно пережидать обстрелы в подвале.

Магазинчик, где я работала, в конце лета закрылся. К концу октября у меня не осталось денег даже на спички. Пошла по соседям. Но оказалось, что все разъехались. Чтобы разжечь плиту, пришлось идти за спичками в соседний дом.

Запасы еды к тому времени закончились. А продовольственные магазины в городе закрылись из-за обстрелов и отсутствия покупателей. Благо семья моей тетки делилась со мной продуктами. Раз в неделю я пешком ходила к ним по пять километров — транспорта почти не было, да и заплатить за проезд не могла. Обратно тащила консервацию, немного постного масла и круп. Полкило вермишели или гречки растягивала на неделю, взвешивая по 70 граммов на порцию супа.

По пути к тетке мне нужно было пересечь взорванный мост, на котором стоял блокпост боевиков. Автобусы, связывавшие Горловку с внешним миром, ходили только до этого моста. Люди встречали транспорт с тачками — на них в заблокированный город везли и посылки, и волонтерскую помощь с «большой земли», в том числе для больниц. Лежачих больных из разбомбленной психиатрической больницы в Семеновке (под Славянском) перевезли в Горловку, где в тот момент не было столь активных боевых действий. В этой же больнице функционировал роддом. Но тишина была недолгой. Роды вскоре вынуждены были принимать в бомбоубежище. Кого могли, эвакуировали.

…Кстати, возле этого моста мне и передали деньги на эвакуацию. Конечно, нужно было давно уехать, поскольку мне угрожали расправой за то, что мы с единомышленниками приходили на пророссийские митинги убеждать «ватников», что они накличут войну и будут жить так же бедно, как в России. Я в 2010 году кондиционер в квартире установила, а у родни в Воронежской области еще стоял ламповый телевизор, хотя их пенсия действительно была больше украинской.

В 2014 году мы стали цапаться с питерскими родственниками, которые горячо поддержали аннексию Крыма. Я объяснила им, что отдыхать там станет не по карману: «Цены будут как в Питере!» Уже в следующем году они убедились, что я была права.

Покинула город с одной сумкой, положив туда белье, халат и тапочки, потому что бежать пришлось под обстрелом. Не знаю, что будет на Донбассе. Но я туда не вернусь, потому что мне не с кем там общаться, негде будет работать и жить.

«Я слышала по телефону, как умер мой любимый человек»

— Я тоже не вернусь, — рассказала журналистка, член правления общественной организации «Альянс за гражданские права», медиатренер Марина Курапцева. — Работала и жила в только что освобожденном Торецке, а моя семья — в Енакиево, который оккупирован до сих пор. Кромешный ужас начался с «референдума» 11 мая 2014 года. Я все тогда фиксировала — фотографировала членов «избирательных комиссий», например. В принципе, тогда о нормальной профессиональной деятельности и речи не было — через площадь от редакции, в горисполкоме, который при освобождении Торецка оккупанты сожгли, располагался штаб «ДНР».

Я радовалась, когда наши танки вошли в Торецк. Украинскую военную технику люди встречали охапками подсолнухов.

Но, поскольку я проводила с единомышленниками патриотические акции, меня регулярно предупреждали, что моя активная деятельность может плохо закончиться для моей семьи, которая оставалась в Енакиево. Родных нужно было эвакуировать.

Позвонила, спросив, готовы ли они бросить дом. Отец, который в момент нашего разговора только закончил класть плитку в ванной, сказал, что да, если я поеду вместе с ними. Через сутки мы выехали. Нам, как и многим другим семьям, выбраться помогли гуманитарный фонд и спасатели. Государство оплатило билеты на поезд.

Около года мы жили в селе Меденичи Дрогобычского района Львовщины в общежитии местного ПТУ. С работой там было туго и мы перебрались под Киев.

Когда были еще во Львовской области, позвонила соседка и сообщила, что снаряд, угодивший к нам во двор, разбил наш дом, летнюю кухню и теплицу. А когда был оккупирован соседний с Енакиево Углегорск, у всей семьи вдруг появилось ощущение, что мы уехали надолго.

Нет там уже больше и моего любимого человека. Мы как раз говорили по телефону, когда он закашлялся, начал хрипеть, а потом замолчал… Утром его сестра сообщила, что он умер: оторвался тромб. Это случилось 2 августа 2018 года, когда он уже окончательно решил уехать из Енакиево. Ему было всего 34 года.

Я верю, что Донбасс вернется в Украину. Но я туда уже не поеду. У меня теперь нет дома и средств на его восстановление. Не думаю, что в период деоккупации будет возможность заработать в Енакиево деньги на аренду жилья.

Я уже не чувствую себя вынужденной переселенкой здесь. Хотя пока не имею своего жилья, у меня есть работа. В нашей организации мы проводим тренинги, цель которых — достижение взаимопонимания между украинцами на всех территориях. Переселенцев демонизировала прокремлевская пропаганда, сеявшая рознь между жителями различных регионов Украины. Поэтому не исключаю, что мне придется работать и на деоккупированных территориях.

Вообще, не имеет значения, вернусь я домой или нет. Важно, чтобы эти территории были освобождены.

«Многих Донецк «не отпустил»

— Мысль о том, что вернусь в Донецк, я не отбрасываю, хотя понимаю, что сейчас это не тот город, каким был до войны, — рассказала Елена Флоренская, работавшая до всех событий собственным корреспондентом телеканала СТБ в Донецкой области. — Я уже как-то говорила, что возвращение в Донецк нужно нам всем — для «обнуления», начала отсчета мирной жизни без войны. А оставаться там навсегда или опять уехать — решение каждого. После этого мне писали незнакомые люди, говорили, что они тоже так думают, но боятся в этом признаться. Потому что в некоторых СМИ муссируется утверждение, что никто из переселенцев домой после деоккупации не вернется, мол, надо обживаться на новых местах.

И люди начинают сомневаться: может, и правда, пора все забыть и принять новое место жительства как данность? А если я вернусь, с кем буду общаться, работать, если никто не планирует возвращаться?

Я не очень доверяю статистике: мне неизвестно, насколько корректно были сформулированы вопросы к переселенцам и какому количеству людей были заданы. Но знаю немало тех, кто до сих пор хочет вернуться и восстанавливать наш регион, кто живет на два дома, кто продал недвижимость и купил жилье в столице, но Донецк их, как и меня, «не отпустил».

Да, весной 2014 года мы работали с оглядкой — не надевали на микрофон ветровик с логотипом телеканала, потому что понаехавшие российские пропагандисты и их местные пособники натравливали на нас массовку. Но были же и другие донетчане: те, кто выходил на митинги против российской агрессии, за единство Украины. И их тоже было немало. Поэтому верю, что будущее у региона есть.

К тому же в неоккупированной части Донецкой области, несмотря на войну, неплохой уровень средней зарплаты. А с оккупированных территорий за 2018 год собрали порядка восьми миллиардов гривен налогов. Эти цифры озвучила глава Государственной казначейской службы Украины Татьяна Слюз информагентству УНИАН, пояснив, что речь идет о предприятиях, перерегистрированных на территориях, подконтрольных украинским властям, но производственные мощности которых остаются на оккупированных территориях Донецкой и Луганской областей.

Я уехала из Донецка спонтанно, как и многие, думая, что на две недели, а пришлось задержаться на пять лет. Но никогда не переставала интересоваться жизнью Донбасса. И я хочу увидеть его возрождение и, конечно, участвовать в этом. Считаю, что пора прекратить вдалбливать людям в голову мысль о том, что за линией разграничения остались только пособники оккупантов, а патриоты Украины должны порвать все связи со своей малой родиной и никогда туда не возвращаться, что нет вынужденных переселенцев, которые хотели бы вернуться на Донбасс… Они есть. И нас много!