"Беркуты" на переаттестации ведут себя нагло, вызывающе - твердят, что в бойне участия не принимали", - блогер

Як проходить переатестація співробітників міліції? Чому більшість приходять на співбесіду перелякані і затиснуті? Як вийшло, що у деяких начальників районних відділів та їх заступників за логікою - 17 балів з 60? Чи є серед переатестованих мільйонери? І чому посвідчення учасника бойових дій - ще не відпущення гріхів? Поговорити про те, як проходить масштабна переатестація співробітників міліції, погодився Роман Синіцин, передають Патріоти України з посиланням на Цензор.нет.

Роман - відомий волонтер, один із засновників руху "Народний тил". Збирав, відвозив, допомагав, віддавав, пробивав - всього не згадаєш, можна книгу писати. Зараз Сініцин хоче повернутися в довоєнне життя, знову зайнятися бізнесом. Але держава не відпускає, і Роману як шанованій людині запропонували попрацювати в комісії, що займається атестацією співробітників міліції Києва та області.

— Сколько аттестуемых сотрудников милиции вы успеваете опросить за день работы комиссии?

— В среднем — от 25 до 30 человек. Это в очной форме, потому что существует еще заочное рассмотрение.

— Заочное? Это как?

— Нам просто приносят документы по сотрудникам. Мы эти документы изучаем — и в 90% случаев людей потом все равно вызываем. Я не совсем понимаю, как можно принимать людей на работу заочно, глядя на одни только документы. Но это есть. Причем заочных документов нам приходило иногда до половины. И вот там, среди сержантов, вполне мог себе затесаться какой-то полковник из бывшего УБОПа. Или взводный «Беркута».

— Общаться приходится с людьми различного служебного положения?

— Да — от младшего рядового состава до начальников райотделов и руководителей управлений.

— То есть весьма объемный срез действующей милиции. Скажи, а как они реагируют на то, что их оценивают «общественники»? Считают вас дилетантами?

— Скорее всего, да, они так думают. Но дело в том, что общественников здесь задействовано не так уж и много, от 10 до 30 процентов, в зависимости от конкретной комиссии.

Кроме этого, в процессе участвуют уже переаттестованные сотрудники центрального аппарата МВД, сотрудники внутренней безопасности, журналисты, люди из новой патрульной полиции. Вон, кстати, они сидят за соседним столиком. И, зачастую, у этих новых копов отношение к старой милиции еще более критичное, чем у нас.

— Почему?

— Потому что я, например, в повседневной жизни сталкиваюсь со старой милицией не так часто. А они в ходе патрулирования очень часто взаимодействовали с дежурными частями, со следователями-операми. И очень часто наблюдали неприглядные стороны работы старой милиции.

То есть «общественники» в этих комиссиях — «одни из». Может, у людей сложилось ложное представление — мол, это Автомайдан тестирует милицию. На самом деле все не так. В каждой комиссии есть либо один «общественник» или журналист, либо нет вовсе.

— Часто ли по ходу собеседования эмоции вырывались наружу?

— Да. Вообще, честно говоря, на собеседование они часто приходят напуганные и зажатые.

— Почему? Вы такие страшные?

— Нет, тут дело в другом. Просто это первый для них опыт такого рода. Они ведь и раньше проходили аттестацию — только тестировали их сотрудники Главка, свои люди. И многие за свои должности просто платили, это же не секрет, у нас все покупается и продается, и в милиции — в том числе.

А сюда они приходят, не зная, чего ожидать. «Порешать» же не получается никак. И они очень замкнуты. Хотя в большинстве случаев у нас получается вывести их на какой-то разговор. Мы же не какие-то каратели, у нас нет задачи всех уволить и т.п.

— Какие варианты решений по тому или иному сотруднику у вас есть?

— 4 варианта: уволить, повысить, «займаній посаді відповідає » (то есть оставить) и понизить. Это в том случае, если мы видим: некоторым требованиям человек не удовлетворяет.

И еще мы можем послать человека на проверку полиграфом. Но, опять-таки, после полиграфа человек опять приходит к нам.

Важно учитывать и то обстоятельство, что на аттестацию все сотрудники приходят уже с результатами тестирования — по общим навыкам (в том числе логике) и законодательству. И с тестированием — тоже ничего не «порешаешь», по его результатам уже можно составить какое-то представление.

— А именно?

— У нас были начальники райотделов и замы, у них по логике было 17 баллов из 60. Я из интереса пошел и сам сдал этот тест.

— И?

— Получил 43, хотя математику не знаю вообще. Журналист из моей комиссии получила 56. У сотрудников милиции за все время я видел результат выше 50 всего несколько раз.

— Спрашивается, как эти люди управляли отделом?

— Не знаю. То ли они перепуганы, то ли что-то другое…

— Скажи, а почему перепуганные, зажатые люди продолжают упорствовать в своем желании остаться на этом месте? Ну, в самом деле, зачем страдать почем зря? Вот, ты бы пошел на работу, ради которой приходится проходить через все это?

— Я — нет.

— А почему тогда они готовы мучиться с этой аттестацией?

— Ну, есть же разные сотрудники, в том числе по возрасту. А вариантов на самом деле — два. Либо человек сидит на каких-то потоках и не хочет терять деньги, потому что это его бизнес, он эту должность в свое время купил, занес сколько надо, это же вертикально выстроенная иерархия.

И есть те, кому осталось 3-4 года досидеть до пенсии, они сидят в дежурке и никакой мотивации у них уже не осталось. Некоторые так и признаются: «Ребята, мне тут совсем немного осталось…». Выходное пособие большое, пенсия большая, уходят рано, можно еще чем-то заниматься. 6-7 тысяч гривен пенсию получать — совсем неплохо!

Есть еще «фанаты». Следователи и опера в потертых свитерах, в основном, убойных отделов, как правило, разведенные или без семей, которые просто ночуют на работе годами. И у них, когда они о работе рассказывают — глаза горят. Но таких мало. Очень.

— Женщин среди проходящих аттестацию много?

— В структуре МВД женщин, мне кажется, до 30%. Зависит от подразделения. Женщины в основном занимаются документами. Кадровые вопросы, режимно-секретный отдел, конвой иногда, психологи, участковые изредка бывают.

— Их реакция в ходе собеседования отличается от мужской?

— Вообще с женщинами проще. Но одна плакала почему-то. Мы пробовали успокоить…Но здесь не в женщинах дело. Приходил к нам один подполковник, у него руки трусились, не мог стакан воды держать…

— Его тоже успокаивали?

— Конечно. Опять-таки, перед нами не стоит задача ставить кого-то на колени. Мы хотим диалога. Потому что часто бывает так: ты задаешь вопрос, а человек молчит, замыкается в себе, не хочет отвечать.

— Понятно, что ваша задача — определить, насколько человек соответствует выдвигаемым требованиям. А не возникает ли соблазна чем-то ему морально помочь, что-то объяснить, навести на какую-то мысль?

— Ну, это же не наша задача — просветительством заниматься. Возможно, у кого-нибудь такое желание и возникало, но, к сожалению, времени для этих собеседований сейчас не так много. Это первый регион, далее аттестация пойдет по областям. И бывает критически мало времени, нам выделяется по 15 минут на одного кандидата. И приходит какой-нибудь полковник, начальник управления ОБНОН, одной из самых коррумпированных в МВД ветвей, — и его надо прослушать и проверить за 15 минут?! Это невозможно, мы с некоторыми по 2 часа говорим!

— Сколько вообще длится рабочий день члена аттестационной комиссии?

— Я приезжаю чуть раньше других, в 8.30, и ухожу в 7-8 вечера. Иногда в 11. С часовым перерывом на обед.

— А вам дают ознакомиться с делами тех, кого вы аттестуете?

— Да, мы можем вечером получить доступ к списку тех, кого мы будем опрашивать. Вообще-то эти данные должны публиковаться в Интернете на сайте МВД. Но почему-то у них все это делается с большими перебоями. Не знаю, с чем это связано.

— Алексей Гриценко, входящий в схожую комиссию по Антикоррупционному бюро, рассказывал нам, что списки кандидатов в детективы, которые прошли тестирование и допущены к собеседованию, вывешиваются за неделю до этого этапа.

— Здесь с этим гораздо сложнее. Очень много аттестуемых, нагрузка на комиссии большая, и часто не хватает времени даже для того, чтобы посмотреть полезную информацию из открытых источников, журналистских материалов. А ведь к нам часто приходят очень одиозные менты, «зубры» с серьезным шлейфом. Многие, кстати, удаляют информацию о себе со своих страничек ВКонтакте, Одноклассниках…

— Приходится искать следы, которые не успели убрать?

— Да. Мы там и фанов «ДНР» находили. Или говорит человек, что у него нет машины — а на странице ребенка — фото БМВ… Информация из открытых источников очень важна, но иногда не хватает времени…

— Во время собеседования сотрудникам случается признаться в случаях коррупции в их подразделениях?

— Были. К примеру, приходит на собеседование среднестатистический гаишник, который проработал в ГАИ 15 лет. Причем на заметных должностях. Мы даже не спрашиваем, брал ли он лично взятки, а просто интересуемся: «Вы вообще сталкивались с фактами коррупции? Видели, слышали что-нибудь подобное у себя в подразделении?»

— И что он?

— Уходит в отказ. И понятно, что человек врет. Потому что это априори невозможно: работая в ГАИ, не слышать и не видеть таких фактов.

А другие люди, бывало, рассказывают: да, нам сверху спускали планы: столько-то завезти туда-то. Или должность стоила столько-то. Между прочим, гаишники сейчас повально принялись рассказывать, что, мол, раньше мы брали взятки, но после Майдана — сразу прекратили!

— То есть впечатление такое, что спелись…

— Да, потому что, выходя с комиссии, они потом друг с другом общаются. И на стандартные шаблонные вопросы у них есть заранее заготовленные ответы.

— Я читаю диалоги, которые ты публикуешь — разумеется, без упоминания имен — у себя в Фейсбуке. И у меня возникает вопрос: а как все это можно выносить на протяжении десятков часов? У вас бывает реакция на то, что вы слышите? Или стараетесь держать poker — face?

— Да нет, сидим спокойно, хотя, конечно, все мы люди. Я публикую у себя самые одиозные случаи. Но есть и довольно-таки много хороших адекватных людей. Система больна, но, как по мне, она, возможно, все еще излечима. Я бы не сидел там, если бы не думал, что могу что-то изменить.

— А кто еще входит в ту комиссию, где ты работаешь?

— У меня в комиссии два новых патрульных полицейских, один человек из аппарата МВД — уже переаттестованный кадровик. Он, кстати, очень помогает. Мы же не работаем в системе, а он в курсе, объясняет, что и где человек делал, почему перевелся. К примеру, в деле указано, что сотрудник часто то переводился, то его увольняли, то восстанавливали. Становится понятно, что человека кто-то «тянет». Или он прыгает из области в область…

— Или, как вариант, плохо уживается в коллективе…

— Да. Но вернусь к составу комиссии. В дополнение к уже мною перечисленным, в нее входят два общественника плюс один журналист. Итого — шестеро.

— А какова механика принятия решения?

— Решение принимается прямым голосованием. Про 4 варианта решения я уже сказал.

— А если расклад голосов — 3 на 3, что делаете?

— В таком случае за руководителем комиссии есть +1 голос. И его мнение решает.

— Какой случай поразил неприятнее всего?

— Неприятно, когда люди открыто врут. А у тебя есть доказательства того, что это ложь. Причем из открытых источников.

— А почему он так говорит? Понимает ведь, что такая информация может у вас быть?

— Не знаю. Понимаете, к нам иногда приходят реальные миллионеры, возможно даже — долларовые. Например, бывший начальник управления УБОП или ОБНОН области или района. Очень-очень богатый человек.

— Отсюда вопрос: попыток подкупа не было?

— У нас — нет. Я думаю, они, скорее всего, считают, что это невозможно. И, в принципе, это правильно. Не думаю, что кого-то из моей комиссии можно купить.

— Эка Згуладзе про патрульную службу в Грузии рассказывала мне следующее: «Один из мифов о реформах в Грузии заключается в том, что когда мы запустили патрульную полицию, это был стопроцентно новый кадровый состав. Нет, дело было совсем не так. Мы распустили ГАИ на 100 процентов — и набрали стопроцентно по новому подходу. И почти половину нового набора составляли старые сотрудники.

Но, к большому моему сожалению, за год мы потеряли где-то 95% этих бывших сотрудников. Из-за коррупции. Но те, кто остались, остались с нами до конца. И проявили себя замечательно». Я уверен, что у нас через год-полтора должна быть еще одна переаттестация в таком или похожем формате.

— Скажи, а сколько всего человек ты имел возможность оценить в ходе этой аттестации?

— От 300 до 400, точно не считал.

— Тогда вопрос в лоб: если бы принятие решения целиком зависело от тебя, какой процент сотрудников от этого числа ты оставил бы работать?

— По-хорошему? Я бы пошел по пути грузин: увольнял бы всех, а потом — набирал бы заново. Почему? Потому что, по моему мнению, система, скорее, мертва, чем жива.

— Давай пока свернем грузинский вариант. Исходим из имеющихся реалий.

— Есть молодые сотрудники, работающие, после выпуска из академии, лишь второй-третий год. Есть надежда на то, что, вот, они еще смогут жить по-новому (если будут нормальные зарплаты).

— Я все-таки жду процентного показателя.

— Честно? Я бы оставил процентов до 30, даже заметно меньше. И то с очень большим скрипом. На самом же деле мы оставляем больше людей.

Проблема в том, что нужно не только аттестовать людей, но и реформировать саму структуру. Этим должны заниматься специалисты по управлению. Потому что люди сидят, получают какие-то зарплаты (которые сейчас подрастут).

И, к примеру, весь функционал человека заключается в том, что он — оператор-программист. Спрашиваем: «А что ты вообще делаешь?» Отвечает: «Я забиваю в базу одну стандартную форму на преступников». Господи, и это должен делать целый майор?! Он же фактически ходит и протирает там штаны.

Еще одна проблема: процесс ротации кадров идет быстро, и у нас, к сожалению, отсутствует институт подготовки новых следователей и детективов. То есть мы сейчас следователя или опера увольняем — а его же надо кем-то заменить, а…

— …а кто их будет готовить?..

— Ну, они же сейчас делают новую структуру, школу детективов.

— …И пока идет переаттестация, в МВД используют это время, чтобы делать кардинально новые шаги?

— Наверное, да. Вот, с патрульной полицией поступили мегаправильно: стали выстраивать новую структуру параллельно существующей. А потом эта структура заменила отжившую свое.

— Канадец, который консультировал процесс создания новой патрульной службы, так парировал мои опасения относительно неопытности новых патрульных: «Да, ошибки по неопытности будут. Но это — временная проблема. И несравненно меньшего масштаба, чем та, которую мы имели бы, тренируйся старые и новые кадры вместе».

— Да! И новые копы сами признают, что делают ошибки. Но они хотят учиться и самосовершенствоваться. И я им верю. Потому что сталкиваюсь с ними в комиссиях, работаю. Это люди, многие из которых пришли в полицию работать за идею. Из добробатов АТО, с Майдана, с престижных работ ушли фактически «дауншифтерами».

— Я тоже знаю немало таких людей. Скажи, а помимо реформы в МВД, ты видишь в Украине еще какие-то отрасли или направления, на которых реформирование шло ну хотя бы схожими темпами?

— Настолько глобально и резко — не вижу. Менее глобально — разве-что в Минэкономики, с госзакупками. Ну и были попытки реформирования некоторых направлений в Минобороны — таких как вещевое обеспечение, логистика, возможно, где-то даже в управлении и в закупках. Но это все более точечно.

— А как, по-твоему, будут себя чувствовать реформированные полицейские среди нереформированных представителей других силовых структур? Не приведет ли это к, ни много, ни мало, профессиональным и личностным трагедиям?

— Возможно. На самом деле, это логично. Потому что параллельно нужно проводить прокурорскую и судейскую переаттестации. Причем судейскую — еще раньше, чем милицейскую. Но этого сделано не было.

— Ну, ты сам видишь, что из всего этого получилось в ГПУ имени Шокина. Ноль новых кадров. Вообще, у меня есть ощущение, что новая полиция будет постоянно вынужденно ощетинена, ибо ей придется иметь дело не только с преступностью, но и с коррумпированными смежными силовыми структурами.

— Если честно, мне сложно прогнозировать, что будет дальше. Зависит от того, что будет происходить в стране.

— Завтра стартует сейчас. Кстати, у вас ведь и «Беркут» проходит переаттестацию…

— Сложная и довольно-таки больная тема. Больная и для меня лично, и для общества в целом. За эти два года напряжение в обществе по поводу нерасследованных преступлений на Майдане и действий сотрудников «Беркута» возросло до предела. Общество наэлектризовано. И любой информационный повод по «Беркуту» — болезненный.

— Ну, а сам что думаешь о переаттестации «беркутовцев»?

— Считаю что сотрудников этого спецподразделения, которые служили в период событий 13-14 годов, и не уволились с самого начала событий; были в ротах, которые принимали участие в избиении студентов, — и не уволились — переаттестовывать категорически нельзя. И в аттестационных комиссиях так считают очень многие. Да и не только о «Беркуте» речь — к нам пачками приходят гаишники, которые составляли липовые протоколы на протестующих и забирали права, к примеру, за «неостановку» во время поездок к дачам Медведчука, Януковича, Пшонки и прочих. Приходят и — пытаются пролезть дальше по службе.

— Да, но многие из них прошли люстрацию…

— Они прошли люстрацию на основании того, что были в АТО и у них есть статус УБД. Да, в начале конфликта я видел «Беркут» на передовой, на некоторых блокпостах вокруг Славянска. Видел немного под Дебальцево. Это о передовой.

И десятки раз в АТО я сталкивался с «Беркутом» в желтой зоне, это 30-100 км от передовой. Дальние блокпосты. У волонтеров и военных об этих товарищах — легенды ходят. Они там «кошмарят» местных, вымогают деньги, ведут себя по-хамски, с гордостью носят свои шевроны и приветствуют водителей авто выкриком «Слава «Беркуту!»

И из всех подразделений, которые я видел, эти, наверное, — самые… даже не знаю как назвать… смешные, наверное. Кстати, совсем недавно сотрудники днепропетровского «Беркута» были задержаны при попытке «протащить» фуру контрабандного мяса «через ноль» возле Верхнеторецкого (Горловка). Занимаются бизнесом, короче говоря…

— И все-таки, многие говорят, что были в АТО…

— «Были в АТО»… Хорошо — даже если были в АТО и действительно выполняли боевые задачи — корочка УБД ведь не отпускает грехи! Защищать страну — это долг, а не одолжение. Они, в принципе, присягу такую давали.

И война к полиции не имеет ровно никакого отношения. У нас десятки людей из МВД — оперов, следователей — приходят и рассказывают, что были в АТО. Начинаешь спрашивать, где и сколько. Выясняется: месяц в Славянске, к примеру, был на блокпосту. При этом еще и умудрился автомат «потерять», и такое было. Зато их никто не видел «на нуле».

Там, где можно легко получить пулю или осколок. В кафе, на дискотеках и в саунах Мариуполя, Славянска, Артемовска, Краматорска, Северодонецка — да, видели, и много. Такой себе отпуск, а потом льготы пожизненные и уход от люстрации.

Я не говорю за всех, но в последнее время таких — большинство. Последний год туда было паломничество таких УБД-шных туристов: вроде, и АТО, и от фронта далеко. И я точно знаю, что даже деньги платили, чтобы в АТО поехать.

— Вернемся к аттестации этих парней. Как сотрудники киевского и областного «Беркута» ведут себя на заседаниях комиссий?

— Нагло, вызывающе. Все как один твердят, что участия не принимали. «Сидел в дежурке», «Был водителем», «Был на больничном». Или молчат просто. На полиграф отказываются идти очень многие. В соседней комиссии на вопрос «Что Вы делали тогда-то и тогда-то?» один вообще заявил «Обратитесь с письменным запросом к моему начальству».

— Ничего себе.

— Это, наверное, самое короткое собеседование было. Наверное, он имел в виду Садовника. Естественно, что переаттестацию они не проходят, и это логично.

Послушайте — мы же их не бьем и не сажаем в тюрьму, хотя многих посадить стоило бы, причем давно! А их просто увольняют. На рынке полно вакансий для обученных, физически здоровых и крепких молодых мужчин.

Тем не менее, некоторые комиссии пропускали киевский «Беркут» версии 2013-14 годов — в новую полицию. Причем даже без попытки протестировать людей на полиграфе! Хотя я не понимаю, какой может быть полиграф для «Беркута». Я знаю об одном таком случае, когда аттестацию прошли несколько сотрудников. Один из членов комиссии от Автомайдана об этом написал публично в сети, был большой скандал. Эту и еще несколько комиссий под давлением общественности и общественных организаций в итоге переформатировали…

Допускаю, что и в некоторых других комиссиях может быть перевес в сторону сторонников позиции «оставить «Беркут» в ряде случаев». Но все равно процент таких переаттестованных сотрудников будет критично мал. Хотя и это для меня как для главы одной из комиссий — личная трагедия и сплошное разочарование в людях.

— За перепалкой шефа Национальной полиции и Генпрокуратуры относительно аттестации четырех «беркутовцев» следишь?

— Касательно заявления прокуратуры о том, что они задержали четырех «беркутов», которые прошли комиссии, — это бред и очковтирательство. Все это лежит в плоскости политической, или иной, борьбы между двумя мега-коррумпированными ведомствами. Ну, и мотив дискредитировать комиссии и реформу в целом, показать ее несостоятельность, я тоже не исключаю.

Дело в том, что прокуратура не предоставила документа, либо другого доказательства, того, что эти сотрудники прошли переаттестацию.

Документ, который они показали, — это стандартная справка от 7.11 (день, когда фактически и была создана Нацполиция) про то, что сотрудник был в милиции и автоматически перешел на посаду в Нацполицию. Чисто технический документ, связанный со сменой вывески из милицию в полицию. И там совершенно нет речи о том, что сотрудник уже аттестован.

У нас такие справки есть АБСОЛЮТНО на каждого сотрудника, который приходит на аттестацию в комиссию. Если же в ГПУ хотят доказать, что тех или иных людей пропустила комиссия — пускай покажут вывод аттестационной комиссии. А также аттестационный лист с резолюцией, подписями и фамилиями членов комиссии, которая этих сотрудников пропустила.