Донецький поет, який помер за рік до Майдану, передбачив російську військову агресію

Вечір пам'яті донецького поета-самородка Сергія Терсімонова недавно відбувся в київській бібліотеці імені Миколи Реріха. На ньому презентували поетичну збірку Сергія. На жаль, провісні вірші побачили світ вже після його смерті - поет помер восени 2012 року. Наталя, дружина Сергія Терсімонова, розповіла, як жилося їх «дисидентській» сім'ї в Донецьку. Коли почалася Революція гідності, Наталя вирушила на київський Майдан, де стояли її старші діти. Ніхто з них вже не зміг повернутися додому. Про це повідомляють Патріоти України з посиланням на "Факти", продовжуючи:

"— Наташа, читаю в сборнике вашего супруга: «Освоить нам надо чужие края — Гренада, Гренада, Гренада моя! Вы поняли, гады, что мир — для Кремля? Гренада, Гренада, Гренада моя!» — и удивляюсь, что донецкий шахтер, рожденный в СССР, смог в советской «интернациональной» патетике почувствовать дух агрессии России, которая так и осталась империей, несмотря на непродолжительные «оттепели». В Донецке взгляды Сергея хоть кто-то разделял?

— Единомышленники были, — отвечает жена поэта Наталья. — Но до войны в пророчества Сергея верили единицы. Никто не хотел допускать мысли о том, что держава-сосед, которая называла Украину «братской» страной, нападет на нас. А Сережа анализировал происходящее и предвидел такое развитие событий. Он говорил о «старшем брате»: «Наш мир меняется в лице, но посмотри внимательно: волк улыбается овце вполне ДОБРОЖЕВАТЕЛЬНО».

Когда Украина в апреле 2010-го подписала соглашение, по которому обязалась сохранять на своей территории Черноморский российский флот до 2042 года, муж написал такое четверостишие:

Не вешай носа, росс-моряк!
Не зная, в чьей крови повинна,
Кремлевским карлам просто так
Крым преподносит Украина.

Сережа очень не любил советскую власть. Он читал воспоминания диссидентов — Петра Григоренко, Андрея Сахарова. Ездил в Горький поддержать Сахарова, но не нашел его — в те времена не так-то просто было отыскать сосланного «антисоветчика». На приход к власти в России кагэбэшника Путина Сергей отреагировал, как на пришествие тирана:

Как спотыкается Россия!
В начале века об Распутина,
В конце, молясь на образ Путина,
Решила, что чекист — мессия.

Сергей родился в 1953 году в российском Владикавказе, был русскоязычным, но всем сердцем любил Украину, куда он с мамой переехал в 1973-м: «Как хорошо проснуться поутру, чай заварить и слушать круглый год: «Говорить Київ».
Януковича и Путина в своем сборнике Сережа называет своими именами — без иносказаний: «Вроде не беспутные и могли бы жить, им бы только Путина взять и отменить».

Я с ним спорила, говоря, что в России немало прогрессивных людей, а он доказывал, что там принимают роковые для других стран решения правящие бал узурпаторы. Приводил в пример агрессивную политику Российской империи, убеждал, что сегодняшняя Россия — наследница имперских амбиций:

Все больше русским надобно земли.
Они всегда в пути, первопроходцы.
Не все еще заплеваны колодцы…

Советский Союз муж считал насквозь лживым государством, которое всех «не так думающих» ссылало в лагеря и психушки, а свои поражения выдавало за победы. Об обороне Севастополя в крымской войне в 1853—1856 Сергей написал:

Нельзя прикрыть парадной вывеской
Амбрэ общественной уборной:
Суть обороны героической
в капитуляции позорной.
Нужны патриотизму голому
листочки фигового сада.
Так не пришло же немцам в голову
воспеть окопы Сталинграда!

В стихотворении «Мой дядя» — о финской войне, участником которой был его родственник, Сергей воспроизвел честный рассказ своего дяди о том, как, пролив море крови, СССР отхватил кусок чужой страны.

Финляндия, Балтика, Украина, Польша, Чехословакия, Чечня, Абхазия, Грузия… Сергей остро реагировал на все захватнические военные кампании СССР, традиции которой подхватила сегодняшняя Россия:

Той осенью картошку подмосковную
пошли копать элитные войска.
Народ гадал про глубину условную —
на полштыка или на полклинка?
Недорубили шашками буденновцы,
запутавшись в гражданской чехарде
— лопатами дорубят родионовцы:
Вчера в Тбилиси, далее — везде.

Это — «Воспоминания о 1989-м». 9 апреля 1989 года в Тбилиси части внутренних войск и армии разогнали оппозиционный митинг. Были жертвы. Советский генерал Игорь Родионов, командовавший разгоном, затем стал министром обороны России.

Имперский герб, который Россия после распада СССР снова объявила своим государственным, Сергей не переносил, — продолжает Наталья. — Он перестал ходить в церковь, случайно увидев в храме Московского патриархата изображение двуглавого орла. И написал об этом сонет «Святотатство»:

Над ликом Спаса в храме нависал
двуглавый монстр, не ведающий срама.
Он бронзу люстр собою увенчал
превыше Света, даденного храму.
Такую тварь Господь не создавал,
не приводил за именем к Адаму.
В нем — два в одном, отец его — Ваал,
самодержавьем призван на рекламу.
Как оказался в храме украинском
залетный гость с московскою пропиской,
готовый для кровавых новых битв?
Его я с хора увидал случайно.
Для нижних богомольцев это тайна,
но жалко их расклеванных молитв!

— И «давно это у него», — как любили раньше выпытывать сотрудники КГБ об инакомыслящих?

— Давно. Сергей, еще совсем юным, отказался вступить в комсомол, куда всех, кто не был хулиганом и хорошо учился, «записывали» автоматически. И уже тогда стал «белой вороной». Сережа предупреждал и об угрозе возрождения казачьих отрядов, куда во времена перестройки в СССР стянулся уголовный элемент:

Ах, туманы-растуманы —
нет России без росы…
расплодились атаманы,
те, что раньше были псы.

Я знала Сергея уже таким — свободомыслящим, борцом.

— Как Сергею с такой жизненной позицией жилось в Донецке, где «оттепели», как правило, заканчивались раньше, чем на всем постсоветском пространстве?

— На шахте «Бутовка», название которой знает теперь вся Украина как огневую точку на передовой, отсутствие комсомольского билета никого не смущало. Сергей трудился в подземке, а после тяжелой травмы — на поверхности. Но в 2005 году, будучи в «должности» кочегара шахтной котельной, муж попал под сокращение. У нас тогда было уже трое совместных детей. Его уволили, когда на предприятии узнали, что наша семья проголосовала на выборах президента Украины за Виктора Ющенко. Мне тоже пришлось уйти с работы.

— А где вы работали?

— На заводе «Топаз» в отделе главного технолога. Писала программу расчета потребности в блоках, деталях и прочих конструктивных частях. По ней рассчитывали количество комплектующих не только для «Кольчуг» (мобильная станция радиотехнической разведки. — Авт.), но и для других изделий. Слышала, что из оккупированного Донецка заводское оборудование вывезли в Павлов Посад (город в 65 километрах от Москвы. — Авт.).

— Как вы, программист, познакомились с мужем-шахтером?

— Как поется в песне, «мы жили по соседству», но не «встречались просто так». Познакомились на волне выборов в местные советы в 1990 году. Наверное, это были наиболее демократичные выборы за всю историю Донецка. Я стала депутатом Куйбышевского райсовета. Сергей помогал мне в предвыборной кампании с согласия его тогдашней супруги. Затем семейная жизнь у него не заладилась. И как-то он мне сказал: «Я готов быть вашим доверенным лицом всю жизнь». Прошел год, мы стали встречаться, затем поженились. У нас — по одному ребенку от предыдущих браков и, как я уже говорила, трое совместных.

— Как выживала ваша многодетная семья в постперестроечное время, когда всем по полгода задерживали зарплату, да и ту платили частями?

— Тяжело выживали, — вздыхает Наталья. — Пешком ходили на работу. Мне, например, надо было идти полтора часа в один конец. Не обедали. Занимались реализацией газет. Сергей иногда продавал книги из своей библиотеки.

Однажды вечером, когда Сережа еще не вернулся с книжного рынка с предполагаемой выручкой, мой трехлетний сын спросил: «Мама, мы будем сегодня кушать?» Я ответила: «Наверное, нет». Сын лег и заплакал. Это было в 2000 году. Тогда я в отчаянии обратилась в облздрав, сказав: «Мы с мужем оба работаем, не тунеядцы, не алкоголики. Но моя крошка-дочь постоянно кричит от голода — у меня грудное молоко прозрачное. Остальные дети тоже голодают, часто болеют. Помогите нам хоть чем-нибудь, хоть в больницу положите, где кормят». И мне с тремя детьми дали месячную путевку в пульмонологический санаторий в поселке Пески под Донецком. Сейчас вся Украина знает этот поселок. Его обстреливают одержимые «русским миром». А тогда в санатории было великолепно: воздух, сосны, вкусные большие порции еды. Нам выделили еще и дополнительное питание. Я тайком подкармливала старшего сына и мужа. Это был последний заезд в санаторий простых смертных — затем власть имущие прибрали его к рукам.

— Наталья, ваш муж умер 21 ноября 2012 года, ровно за год до Майдана. Но будь он жив, участвовал бы в Революции достоинства?

— Безусловно. Сережа всегда был на стороне тех, кто нуждался в защите. Знаю, он в юности даже предложение любимой девушке, которую встретил, когда работал в Тольятти, так и не сделал — по пути ввязался в драку, увидев, что бьют старика. Потом, в «непрезентабельном» виде, уже не решился предлагать руку и сердце. Он был очень застенчивым человеком.

Я с сыновьями, которые учились в столичных вузах, была на Майдане, в том числе и в ночь «зачистки» 18 февраля. Отправилась туда вслед за детьми. Очень за них переживала, не хотела отпускать. Говорила: «Там сегодня планируется разгон! Людей просто расстреляют!» А сыновья мне ответили: «Если все струсят, с Майданом будет покончено. А если нет, нас будет много, появится шанс выстоять».

Тогда я позвонила своим сестрам и брату — на Донетчину, Луганщину, другим родственникам, даже тем, которые нас не поддерживали. Хотела, чтобы знали, где нас искать, если мы погибнем. Говорила: «Я и дети на Майдане. Молитесь за нас! Подумайте, сможете ли вы пылать злобой к протестующим, зная, что я с семьей тоже среди них?»

В Донецк вернулась ненадолго. «А ну мотай обратно, майданутая!» — заявила мне соседка, которую встретила в троллейбусе. Мне очень жаль, что не смогла переубедить ее и ей подобных, мечтающих вернуться в СССР. Объяснить: не колбаса главное счастье в жизни, и наш Майдан никто не организовывал «сверху». Мне не верили, что я — своя, донецкая, — так думаю. Кричали: «Ты бандеровка! Тебя заслали с Западной Украины!» Удивлялись, когда я показывала им паспорт с донецкой пропиской.

— Почему, на ваш взгляд, в Донецке к местному Майдану присоединились немногие?

— Там большое количество людей сконцентрировано на крупных предприятиях, они зависимы от начальства. Начальство предложило вступить в Партию регионов — и большинство вступило, придерживаясь позиции: «Мы пригнемся, нас не заметят и, может, что-то перепадет». Все митинги в поддержку Януковича были организованы «сверху». Даже те люди, кто искренне его поддерживал, сами на митинг не шли — ждали, когда «организуют». А вот Евромайдан никто не организовывал «сверху», что так и взбесило «совков» и сторонников «русского мира». Ведь они еще с 1990-х так и не прекращали охоту на свободомыслящих людей в Донецке…".