"Меня даже похоронили. Вернувшись, я нашел в Старобельске свою могилу", - боєць АТО, який дивом вижив і знайшов своє кохання

"Бойца добровольческого батальона «Айдар» четыре месяца считали погибшим в бою. Но он выжил и, оказавшись дома, женился на девушке-волонтере, которую встретил в госпитале. Военнослужащий Александр Чех и волонтер Ирпенского военного госпиталя Юлианна поженились через два месяца после знакомства. А предложение руки и сердца Александр сделал… на третьем свидании. Впрочем, свиданиями их встречи было назвать сложно", - написала Катерина Копанєва у своїй статті для Факти, передають Патріоти України.

— Я приходила в госпиталь, чтобы помогать раненым, — говорит Юлианна. — Там однажды увидела Сашу. Теперь уже понимаю, что мы сразу друг другу понравились. Как говорят, между нами проскочила искра. Но тогда я об этом даже не задумывалась. И была очень удивлена, когда Саша, провожая меня до автобусной остановки, вдруг сказал: «Юля, ты станешь моей женой?» Я подумала, что он шутит. Но он не шутил…

Тогда Юлианна еще не знала, что ее будущий муж фактически воскрес из мертвых. Четыре месяца Александра Чеха считали погибшим в бою на трассе Счастье — Металлист. Пятого сентября 2014 года вторая рота 24-го отдельного штурмового батальона «Айдар» попала в засаду. Из тридцати человек выжили только двое. Александр Чех оказался одним из них.

— Об этом страшном бое много писали и говорили, но главное до сих пор остается невыясненным, — говорит Александр Чех. — Когда мы, отправляясь на боевое задание, проезжали блокпост в районе поворота на Стукалову Балку, этот блокпост был украинским. А когда поступила команда вернуться, его уже захватили «кадыровцы». Нас об этом никто не предупредил. «Кадыровцы» тут же открыли огонь. Мы отстреливались, но силы были неравными. Ребята один за другим падали замертво. Кузов нашего грузовика взорвался из-за простреленного бензобака и детонирующих боеприпасов. А я как раз находился в этом кузове. Помню, как загорелась одежда, как стряхивал с себя огонь… Ей-богу, не знаю, как остался жив. Наверное, враг не заметил меня за горящей машиной. Если бы заметил, я бы сейчас с вами не разговаривал. Вместе со мной каким-то чудом выжил Димка, наш водитель. Отстреляв боекомплект, мы отошли в «зеленку».

Из-за болевого шока я не осознавал, как сильно обгорел. А Димка меня… не узнал. Увидев, что у меня вместо лица обгоревшая маска, сначала не понял, кто перед ним. Пальцы сгорели фактически до кости… Как видите, они и сейчас немного деформированы. А еще у меня нет части левого уха — она тоже сгорела. Глаза спасли очки.

— Вы с Димой смогли вернуться в часть?

— Нет. Брели по лесопосадке, пока не оказались в каком-то населенном пункте. Мы не понимали, где находимся, и у нас больше не было сил идти. Поэтому постучали в первую попавшуюся хату. Представьте себе картину: сидит за столом семья, как вдруг в дом вваливаются два незнакомца, один — обгоревший. Зная настроения местных, мы не исключали, что попадем на «сепаров», которые нас добьют. Но нам повезло. Когда мы сказали, кто мы и откуда, женщина сказала: «Попробуем помочь». И убедила в этом своего мужа.

— Это было на оккупированной территории?

— Да. Там тоже есть добрые люди. Меня срочно нужно было везти в больницу. Димка (который, к счастью, пострадал не так сильно) сказал, что попробует добраться в часть. Хозяева дома с ним согласились — везти в больницу сразу двоих ребят (да еще и после всем известного боя на трассе Счастье — Металлист) было слишком опасно. У «элэнэровцев» точно возникли бы вопросы. Поэтому повезли только меня. Рано утром хозяева дома переодели меня в гражданское, усадили в машину, вывесили на автомобиле белый флаг и отправились в оккупированный Луганск — это было ближайшее место, где мне могли оказать квалифицированную помощь.

Предварительно мы придумали легенду: дескать, я из Санкт-Петербурга, документы потерял и срочно нуждаюсь в помощи. Отчасти это было правдой — когда-то, задолго до событий на Майдане, я действительно был на заработках в Санкт-Петербурге. Поэтому когда нас на блокпосту остановили «элэнэровцы», я старался разговаривать с ярко выраженным российским акцентом. Поверили. Так я оказался в Луганской областной больнице.

— Без документов?

— Спасло то, что меня привезли местные жители. Я был очень тяжелым, перенес десятки операций по пересадке кожи. Местные врачи относились ко мне хорошо и не задавали лишних вопросов. Зато вопросы возникли у так называемых полицейских. Им я говорил: «Сам не знаю, как здесь оказался. Жил в Питере. Шел по улице и вдруг — взрыв. Больше ничего не помню». У меня спрашивали точный питерский адрес. Я все назвал: дом, улицу, квартиру, где когда-то жил.

В больнице я видел наших ребят, которые попали в плен. К счастью, с ними врачи тоже обращались по-человечески. Мы были на одном этаже, но я с ребятами не общался, чтобы не выдать себя. Один раз, помню, курил вместе с одним парнем, и тот сказал: «Вот ты — россиянин. А знаешь, кто я? Украинский солдат». «Бывает», — говорю. А сам думаю: «Знал бы ты, кто на самом деле я…»

Больше всего боялся наркоза. Ведь после наркоза человек себя не контролирует. Где гарантия, что не начну говорить по-украински или рассказывать о том, что со мной на самом деле было? Слава Богу, этого не случилось.

Я провел в больнице три месяца. О предстоящей выписке думал со страхом, ведь мне некуда было идти. Спасение пришло неожиданно — в лице волонтеров, которые, проживая на захваченной территории, оказались настоящими украинскими патриотами. Сейчас я могу об этом рассказывать, потому что эти люди из Луганска уже уехали. Познакомились мы случайно. Они просто пришли ко мне в палату, спросили, чем можно помочь. Слово за слово, разговорились. Я не сказал им правду, но они поняли, что мне некуда идти, и… забрали к себе домой.

Возможно, они о чем-то и догадывались. Уже когда мы были у них дома, жена хозяина Надя осторожно спросила меня: «Что ты слышал об «Айдаре»?" «Знаю, что есть такая речка», — ответил я. «А еще есть украинский батальон, — сказала Надя. — Слышал о таком?» «Разве что краем уха…» — говорю. В этот момент заметил в комнате крестик — такие раздавали протестующим на Майдане. Тогда понял, что передо мной свои. Передать не могу, что почувствовал. Как будто четыре месяца не дышал, а тут вдруг дали кислородную маску. Хоть я и был в оккупированном Луганске, зато среди своих. А со своими не страшно.

Александр прожил у своих спасителей месяц. Выехать на украинскую территорию ему помогла известная журналистка, имя которой он пока просит в газете не называть.

— Эта журналистка часто бывает на востоке, и не хотелось бы ее подставлять, — объясняет Александр. — После всего, что я пережил, знаю: Бог есть. Он все видит и помогает. Как иначе объяснить то, что, постучав в первую попавшуюся хату, мы с Димкой попали не к сепаратистам, а к добрым неравнодушным людям? Или как объяснить появление в моей палате Нади, а в ее доме — этой журналистки? Благодаря совпадениям я остался жив. Журналистка вывезла меня на украинскую территорию. «Элэнэровцам» сказала, что везет жителя Санкт-Петербурга домой.

Я первым делом поехал в свою часть. Помню, подхожу к воротам и говорю знакомому дежурному: «Дай закурить». Тот чуть в обморок не упал: «Ты?! Не может быть!» Оказалось, после того боя меня занесли в списки погибших и даже успели похоронить. Думали, что я там сгорел заживо. Даже показали мне мою могилу в Старобельске, представляете? А в родном Херсоне в местной газете вышла статья о моей героической смерти.

В Херсоне Александра ждала мама. Но дома боец не задержался — немного подлечившись, вернулся на фронт, где получил вторую контузию. С тех пор у Саши серьезные проблемы с давлением. Однажды случился криз, и бойца пришлось госпитализировать. Так он оказался в Ирпенском военном госпитале под Киевом.

— В этом госпитале я была волонтером, — присоединяется к разговору симпатичная молодая блондинка Юлианна. — Как могла, старалась помогать украинским военным. За событиями на Майдане наблюдала в основном из дома, разрываясь между работой и 13-летней дочкой, которая в тот момент лежала в больнице с воспалением легких. А когда в стране началась война, не могла сидеть сложа руки. Побывав один раз в военном госпитале, поняла, что хочу приходить туда еще и еще. Ребята там невероятные. У парня нет ноги, а он идет делать тебе чай и не разрешает ему помогать. Ты стоишь и не можешь скрыть слез восхищения.

В день, когда Саша поступил в госпиталь, я очень устала и еле держалась на ногах. Но узнав, что привезли двоих новых ребят, пришла к ним в палату. Как обычно, принесла еду и чистую одежду. Еще у нас, волонтеров, есть традиция обнимать бойцов. Конечно же, тем, кто этого не хочет, мы не навязываемся. Но, как правило, военные радуются такой капельке душевного тепла. Саша обнял меня так крепко, как будто увидел родного человека. И так долго не отпускал, что я даже смутилась. «Что это с ним? — подумала. — Наверное, он очень одинок». Эти объятия я запомнила надолго. Даже маме рассказала об этом военном. Наверное, уже тогда между нами проскочила заветная искра. Но я в тот момент даже не думала об ухажерах.

— А мне Юля сразу очень понравилась, — признается Александр. — Поэтому я так долго ее не отпускал и не мог дождаться, когда она придет еще раз. Хотелось познакомиться поближе.

— Только когда я опять пришла, ты крепко спал, — смеется Юлианна. — Я нарочито громко разговаривала, но Саша так и не проснулся. Мы смогли пообщаться, только когда пришла в третий раз. С Сашей было удивительно легко — как будто дружили всю жизнь. Конечно, я замечала, что он глаз с меня не сводит. Но даже подумать не могла, что, провожая меня до остановки, вдруг сделает мне предложение.

— Вы восприняли это всерьез?

— Конечно, нет! Решила, что он так шутит. «Я вообще-то серьезно, — сказал Саша без тени улыбки. — Хочу, чтобы ты стала моей женой. Подумай. Я буду ждать ответ».

— А вы не шутили? — спрашиваю Александра.

— Даже не думал. Со стороны все это может показаться безумством. Но я человек решительный. Понял, что нужно защищать страну, — пошел на войну. Понял, что встретил девушку, с которой мне хорошо, — сразу решил жениться. Не приемлю неопределенных отношений, когда люди просто встречаются. Если понял, что встретил своего человека, зачем ждать? Предложение я сделал в субботу. А в понедельник, вернувшись в палату после процедур, нашел записку: «Я тебя искала. Твоя будущая жена». Я понял, что, наверное, ее ответ «да».

— Наверное, — улыбается Юлианна. — Но я все равно сомневалась. Сначала думала, что пошутим и забудем. А когда Саша сказал, что хотел бы домашнего борща, пригласила его домой. И он, познакомившись с моей мамой, тут же сказал: «Я люблю вашу дочь и хочу на ней жениться». Повисла немая пауза. Я ожидала, чего угодно, — что мама начнет кричать, упадет в обморок. Но уж никак не думала, что она скажет: «Ну, если вы любите друг друга, правильное решение. Как говорится, совет вам да любовь». Я была в шоке: и это говорит моя мама?

— А с дочкой Сашу познакомили?

— Конечно. Я давно в разводе, первый брак не сложился. И дочка очень обрадовалась, что у меня наконец появились отношения. Она мне как-то сказала, что если я счастлива, она счастлива тоже. Я рада, что в свои 13 лет дочка так рассуждает. С Сашей они быстро нашли общий язык. Узнав, что мы хотим пожениться, она сказала: «Круто побывать на свадьбе у своей мамы!»

— Свадьбу сыграли сразу?

— Почти. После госпиталя Саша уехал на войну, но вынужден был вернуться из-за высокого давления. Пришел ко мне на работу и безапелляционно заявил: «Идем в загс подавать заявление». Сотрудники были в шоке. Поскольку Саше нужно было возвращаться на фронт, нас расписали на следующий же день. Дочка была свидетельницей.

Александр и Юлианна решили обойтись без пышного торжества, отметив свадьбу в узком семейном кругу. На следующий день жена проводила мужа на восток.

— Когда знаешь, что дома тебя любят и ждут, можешь горы свернуть, — признается Александр. — Юля смогла подарить мне ощущение защищенности. Теперь мне есть куда возвращаться, а это дорогого стоит. Хочется ей звонить, слышать родной голос. Единственная причина наших бесконечных споров — мои поездки на фронт. Юля просит, чтобы я этого не делал: ты, мол, уже свое отслужил. Я не согласен. Многие не понимают, что война, к сожалению, не закончилась. Сейчас не время отсиживаться в тылу. Я должен это сделать ради памяти погибших ребят. Они ничего не боялись, и я тоже не имею права.

— Куда тебе на войну с твоим здоровьем? — качает головой Юлианна. — Недавно Саша, находясь дома… потерял память. Пошел к ребятам в госпиталь, вспомнил все, что они пережили, и что-то случилось. Проснувшись утром, посмотрел по сторонам и спросил меня: «Ты кто?»

— Я действительно все забыл, — говорит Александр. — Юлю, ее дочку, войну и даже свою фамилию. Просыпаюсь, а рядом какая-то девушка. И она говорит: «Я твоя жена».

— Саша мне в ответ: «Покажи документы!» — вспоминает Юлианна. — Я показала его паспорт со штампом и свои водительские права (свой паспорт с новой фамилией еще не получила). Я ужасно испугалась. Он даже не мог вспомнить свою маму! А еще Саша почему-то стал разговаривать на русском языке с тем самым акцентом, который он старательно изображал в Луганске. Я тут же повезла его в госпиталь. Врач сказал, что на фоне пережитого стресса такое иногда случается. Со временем память должна вернуться. За тот день мы с Сашей знакомились, наверное, раз пятьдесят. А на второй день, когда мы проходили мимо школы моей дочки, он неожиданно сказал на украинском: «О, тут мала вчиться». «Правильно! — обрадовалась я. — Значит, что-то ты все-таки помнишь!»

Потом Саша вспомнил и меня, и наш дом, и свадьбу. Сейчас, как видите, помнит и войну. Надеюсь, такого больше не повторится. Хоть Саша и сопротивляется, я вожу его по врачам. «Мне некогда проходить обследования!» — злится. «Придется, — говорю. — Теперь есть кому о тебе заботиться».