"Жительница Хабаровска выгнала дочку-сердечницу из квартиры после того, как та сказала, что видела обстрел Украины "Градами" с территории РФ", - блогер

"Думаю, что уметь сопереживать, как и любить, - это талант. То есть дается далеко не каждому. Проскочило вчера сообщение, как туристы (по-моему, из Швейцарии, но могу и ошибаться) ехали на матч в Ростов через Донецк. Им компьютер так маршрут проложил, а сами они неместные, и что уже четыре года идет война, не знали", - пише Олена Воронянська у своєму блозі. передають Патріоти України, та продовжує:

"Ну да, мир живет где-то там, а мы где-то здесь. В общем, естественно. Сирийскую географию тоже мало, кто из нас знает. А ведь тамошняя кровавая баня намного раньше нашей началась. Впрочем, от чужих не так обидно. Интересно, как тем, кто сидел с нами за одним столом, кого мы любили, удается не думать о том, что происходит, не беспокоиться о тех, кого еще вчера считали родными? Наверняка у кого-то из погибших на борту транспортника в Луганском аэропорту была российская родня. Что они почувствовали, когда им сообщили, что их племянник или двоюродный брат погиб такой страшной смертью? На своей земле, от рук захватчиков из их страны?

Впрочем, что я удивляюсь, если хабаровская жительница, мать моей знакомой (типичной хлопкомозговой, кстати) не видевшая ее больше 20 лет, выгнала дочку-сердечницу, из своей квартиры после того, как та (всего лишь навсего – без всякого сочувствия и выражения симпатии к Украине) рассказала, что в конце июля видела обстрел Градами с территории России, когда стояла на пункте пропуска, спасаясь из полумертвого Луганска? Бог все видит – бабка умерла через год. И через месяц после отъезда дочери в Украину. Знала, что мать больна, уже готова ее принять, но ни ухаживать, ни прощаться не стала. Такая она, русская любовь, бессмысленная и беспощадная.

У меня есть вредная привычка примерять все на себя (хотя в силу возраста и обстоятельств, понимаю, что это неправильно и иногда невыносимо тяжело, но природу побороть не могу). И поэтому просто не представляю, что другие люди могут быть напрочь лишены воображения и эмпатии.

Ну, например. Две старшие сестры-погодки и сильно младший брат. Веселый, опимистичный, любящий, баловавший общением и подарками. Сказали по телевизору, что в Киеве поголовно все фашисты-бендеровцы. И верят. Телевизору, но не брату. Ненавидят истово, как велели. Знают, что у него проблемы с сердцем и доводят, стараются укусить побольнее – врага надо уничтожать.

Или еще. Двоюродные – брат и сестра. Но дружные, лучше родных. Он давно мечтал о сестренке, но у родителей дело шло к разводу, поэтому, обрадовался, когда появилась хоть в семье у любимого дяди. Десятилетний пацан не стеснялся проехать через весь город, чтобы покатать капризного глазастика в коляске, и она улыбалась ему, как никому больше. Подрастала. Катали ее уже на велосипедах и он, и мальчишки из его двора. Уехав учиться в другой город, всегда спрашивал, как у нее дела, присылал смешные открытки. И она тоже не могла дождаться, когда он приедет на каникулы, гордилась, какой красивый и умный у нее брат. Выросли, обзавелись семьями. Правда, после распада Союза уже в разных странах. Но связь не теряли.

Когда началась "русская весна", его будто подменили: сколеновставание, ненависть к Европе и США, разглагольствования, что Украина – не страна, а всего лишь поле боя между великой Раисей и ничтожной Америкой. И никакого сочувствия ни к родному растерзанному Луганску. Ни к ней – ведь она просто укропка. Ни капли воображения – что может сделать пьяная мразота с молодой красивой женщиной с нескрываемой проукраинской позицией. Что тот осколок Града, который ее муж держит в руке под Крымским, мог пройти левее – и тогда его некому было бы держать. Как удается создавать деревянных солдат Урфина Джюса, без сердца, без души, без воображения?

Может просто достаточно отменить все правила приличия и выпустить наружу все низменное? Я уже писала, как Лене Степовой звонят грабящие ее дом в оккупированном Свердловске и жалуются друг на друга. Для них это естественная ситуация. Как и для племянника-россиянина, который, выпивши, полночи хамит тетке-украинке, а с утра, протрезвев, в качестве извинений, шлет фото дочки из Артека и хвастается отдыхом в отжатом Крыму (зная, как украинская семья любила ЮБК, Коктебель, Симеиз, как возила до войны туда российскую родню – с любовью и гостеприимством подбирая места). Ведь кража – это достоинство, а не постыдное деяние.

Сын и престарелая мать. Он в России, она в Луганске, на попечении дочери и ее семьи. Долгие годы переписываются, видятся редко из-за расстояний, но интересуются друг другом – внуки, дачи, здоровье, все дела. Начинается та проклятая весна. И он начинает буквально травить мать, зная о ее украинской позиции. Звонить чуть не каждый день и рассказывать ей про Крымнаш (он там и не был ни разу), что такой страны, как Украина нет (когда десятилетиями слали ему продукты, вещи, сигареты в его голодный город, то еще была), что скоро введут войска - и это только для пользы. А потом, когда ее успевают выхватить из спровоцированного на войну Луганска, продолжает бурно радоваться тому, что произошло, особенно видя по Скайпу ее слезы. Интересно, что чувствует в этот момент человек? Видит себя и великую россию владычицей мира? Как-то разнообразит свое серое и убогое, в общем-то, существование? Куда деваются в такие моменты, если не человеческие чувства, то хотя бы элементарные правила приличия? Или заповеди Господни – ведь все же россияне вдруг стали такими воцерковленными?

Я ловлю себя на мысли, что сначала было удивленно обидно – за что? Потом непроходяще больно: они исчезали один за другим. Продолжая жить в своем привычном круге, со своим вечным вождем, не замечая, как все изменилось в мире, веря своему телевизору с всевозрастающим количеством съеденных нами снегирей, не слыша наших голосов, не видя наших слез, не ощущая горя наших потерь. А потом мы просто замолчали. Отболело и отпало. Раньше я просила их представить себя на нашем месте, просто подумать о том, как страшно вдруг оказаться на этом разломе, потерять все, осознать вероломство, предательство, равнодушие тех, кого вчера ты целовала, обнимала, ждала в гости. И дождалась…

Фантасты писали об этом. Но мы невнимательно читали их пророчества. Иногда у меня ощущение, что кому-то просто захотелось побыть сценаристом, сыграть грандиозную пьесу с небывалой людской массовкой. А мы, не желая быть даже зрителями, вдруг, помимо своей воли, оказались участниками циничного, адски безжалостного действа. Ну уж нет. Мы выйдем из этого зала. Я больше не хочу, чтобы они представляли себя на нашем месте, чтобы пережили такую боль, как мы. Не надо. Пусть остаются одни в своем огромном кинозале. И пусть обязательно сбудется их основная мечта о великом, могучем, непобедимом эсесесере со всеми его незабываемыми подробностями. И тогда им станет не до нас. Пусть смирно стоят в нескончаемых очередях, кто за туалетной бумагой, кто за продуктовым пайком. А кто к окошку для передач …".