"Почему украинская армия не стреляла по россиянам в Крыму", - Казарін

"Чешская армия не стреляла не потому, что не было приказа. Просто на тот момент была сильна память о том, как СССР освобождал территорию Чехословакии от немцев.

В 1968-м с окончания Второй мировой прошло 23 года и советский солдат продолжал восприниматься как братский и освободительный. Но после событий "пражской весны" в сознании чехов произошел перелом.

Так же произошло и с Украиной. Ей тоже было 23 года в тот момент, когда Москва решила образцово-показательно провести аннексию полуострова. И точно так же, когда российская армия входила в Крым, украинская армия не открывала огонь. Да, не было приказа, да военные люди без отмашки не действуют, но ключевая причина была еще и в том, что тогда – в феврале – в российских солдатах украинцы не видели врага.

В Крыму было 18 тысяч военнослужащих. Но нужно понимать, что это была не совсем обычная армия. Во-первых, в Крыму всегда была сильно развита региональная идентичность: здесь на вопрос "кто ты" чаще отвечали "крымчанин", чем "русский" или "украинец". И воинские части в Крыму тоже были укомплектованы местными жителями, которые по большей части скептически относились к Майдану и его идеалам.

С другой стороны, в Киеве на тот момент был фактический правовой вакуум. Юридически Виктор Янукович продолжал оставаться президентом и верховным главнокомандующим, а потому статус "и.о. президента", возложенный на Александра Турчинова, заставлял военных сомневаться в правомочности его распоряжений.

И вряд ли росчерка пера Турчинова хватило бы, чтобы запустить простоявшую 23 года на месте армейскую машину. Это была идеальная ситуация для Москвы, чтобы провести операцию – как только легитимность новой власти была бы подтверждена, неподчинение ее приказам означало бы прямое предательство.

В-третьих, украинская армия все двадцать три постсоветских года была в роли нелюбимого пасынка – ее последовательно сокращали, финансирование урезали, а престиж военной службы был чрезвычайно низким. Вооруженные силы воспринимались чуть ли не как пережиток – мол, мы под защитой Будапештского меморандума, воевать не с кем. Поэтому рассчитывать на высокий боевой дух украинских солдат и офицеров тоже не приходилось.

В-четвертых, в последние недели Майдана ходили слухи, что в Киев могут быть введены армейские части. Наверняка, украинские военные сочувствовали своим коллегам из внутренних войск и "Беркута" – и вряд ли были лояльно настроены по отношению к новым властям страны.

В-пятых, с командирами многих украинских частей заранее велись переговоры. Так, например, командующий украинскими ВМС Денис Березовский перешел на сторону российской армии спустя сутки после своего назначения на должность. Позже те украинские военные, что откажутся принимать новую присягу и предпочтут выехать в материковые области Украины, расскажут, что лояльностью некоторых их коллег – командиров частей повышенной боевой готовности (как, например, ПВО) – российские военные заручились заранее.

Но главным моментом остается то, что в 2014 году Россия в Украине преимущественно воспринималась как братская страна. А российский солдат – особенно в Крыму – как сосед по воинской части. Багаж из общего прошлого, из семейных и культурных нитей, из "совместно нажитого" багажа был слишком велик – чтобы можно было безболезненно нажать на спусковой крючок.

Это самое ощущение родства даже после Крыма исчезло не сразу – оно растворялось несколько месяцев. Лишь к лету 2014-го года, когда бои на Донбассе стали масштабными, оно исчезло окончательно. И только тогда стало ясно, что в любой аналогичной Крыму ситуации украинская армия будет отстреливаться. России не впервой делать врагов из соседей. Украина – лишь очередное тому подтверждение".