"Батько казав: "синку, якщо буде війна, то треба воювати. Якби твої діди та прадіди боялися, то й тебе не було б", - Ігор Грицаєнко

"Пам'ятаю, як я сказав своєму шістнадцятирічному синові: "Ось ти маму любиш і за неї готовий битися з тими, хто більший і старший за тебе. Так ось, Україна - це мама всіх наших мам, і за неї теж треба битися", цитують пана Ігоря Патріоти України. Інтерв'ю з патріотом опублікував Цензор.Нет. Далі мовою оригінала.

Для меня долг – это сумма обязательств, взятых на себя добровольно перед Богом, Украиной, людьми и потомками.

Я родился в Запорожье в семье рабочих. Мама работала на "Днепроспецстали", а папа - на "Запорожстали". Он пришел из советской армии инвалидом I группы, но отказался от инвалидности. После того как он проработал 15 лет в мартеновском цеху на заводе, медкомиссия его хотела отстранить, но отец сказал врачам: "Сами вы инвалиды. Я двоих сыновей вырастил". Отец был человеком очень сильной воли. Помню, как в 93-м году, когда он был уже болен раком, повез его к Запорожскому дубу, который он увидел последний раз. В марте 94-го отец умер.

Мой дед воевал, и когда в детстве отец привел меня на могилу к деду, он сказал мне фразу, которая очень сильно врезалась в память и повлияла на мою жизнь: "Синку, якщо буде війна, то треба воювати. Мені казав мій батько, а йому його дід: "Якби твої діди та прадіди боялися, то й тебе б не було"".

Мне очень нравились сталевары, потому я пошел учиться на сталевара-металлурга. В связи с этим весной 84-го года мне дали отсрочку в армии. Это был ленинский призыв в Афганистан. Мой товарищ пошел служить и там погиб. Осенью не пришла повторная повестка в армию, и на меня снова повлиял отец, сказав мне однажды: "Синку, в армію не ходять тільки зрадники. Ти повинен служити. У нас у роду зрадників ніколи не було". Я взял две бутылки водки и пришел в военкомат дать взятку, а мне говорят: "Мы так поздно берем только ранее судимых, а ты даже не сидел". У меня такая обида появилась. Подумал: ну что мне - стекло в магазине разбить, чтоб в армию пойти? Но две бутылочки алкоголя сыграли хорошо – чью-то чужую папку с документами поменяли на мою. Вот так я попал в обычный советский стройбат в Ижевске. В народе про такие батальоны говорили так: "В стройбате служат азиаты, зеки и калеки".

Пришел из армии. Маму два года не видел. Захожу на кухню и спрашиваю у нее что-то, а она мне в ответ: "Я тебе "чтокать" не навчала!" С тех пор я, как только в село приезжаю, переключаюсь на українську мову.

После армии я работал кузнецом на "Запорожстали", а затем какое-то время проработал водителем. А потом меня нашли ребята, которые как раз создавали отряд спасателей под названием "Кобра". Несмотря на лишний вес, я сдал все нормативы и прошел по конкурсу. Проработал там два года. Это один из очень ярких периодов в моей жизни. Спасать жизни людей – это благородно.

С водолазным инструктором этой службы в свободное от работы время мы любили заниматься археологией, и однажды под водой, на глубине 17 метров, случилась авария с аквалангом. Времени оставалось только на всплытие. Учитывая то, что я всплывал очень быстро, у меня лопнула барабанная перепонка. В итоге меня списали.

Еще будучи в "Кобре", я понемногу начинал заниматься строительным бизнесом, а в 2000 году открыл свою строительную фирму "Спас" и стал ее директором. В 2010 году началась криминальная оккупация, когда представители любого госоргана ходили и собирали деньги. Тогда мне пришлось дать взятку в 3000 долларов, потому что мой объект собирались закрыть, а у меня работало 25 человек: это 25 семей. И я пошел на сделку с совестью. Именно тогда я понял, что если не заниматься социальными проблемами, то настанет момент, когда займутся тобой.

Женщина, с которой я сейчас живу, сказала: "Понимаешь, можно прожить и на одну зарплату, но если ты бросишь то, чем сейчас занимаешься, эти мрази здесь подымут российский флаг и Украины не будет".

Начиная с 2010 года я стал уделять меньше внимания бизнесу. Тогда же познакомился со "свободовцами" Валерием Матченко и Тимуром Кнышом. Это люди, которые душой и телом за Украину. Но в партию я не вступил, потому что партия подразумевает какого-то лидера, а это не мое. Точкой отсчета моей национальной осознанности стал визит в Запорожье деятеля украинского националистического движения Мирослава Симчича. Сейчас ему 93 года. Он был бойцом УПА, отсидел в советских лагерях 30 лет. Встретились мы с ним летом 13-го года. Тогда я понял, что за свою свободу надо бороться - если не для себя, то для потомков.

Майдан в Запорожье начался еще 27 сентября 14-го года, когда люди вышли протестовать против криминальной оккупации. Активных участников тогда было где-то около 20 человек, но после событий со студентами в Киеве мы понимали: если противостояние не начать сейчас, оно не начнется никогда. Помню, как тогда я сказал своему шестнадцатилетнему сыну: "Вот ты маму любишь и за нее готов драться с теми, кто больше и старше тебя. Так вот, Украина – это мама всех наших мам, и за нее тоже надо драться".

26 января 14-го года случился разгон запорожского Майдана. Помню, как тогда мы начали оттеснять титушек с правой стороны обладминистрации к воротам, а милиция с той стороны подумала, что это лезут активисты. В итоге титушне с улицы давали прикурить ультрасы, а во дворе - менты. Тогда мне досталось от газовой гранаты - долго не мог отойти. Тем не менее, Майдан немного захлебнулся. Какое-то время многие не выходили на противостояние, но с конца февраля и до начала марта люди таки отстояли свое. И есть в этом огромная заслуга всех патриотов, участников Майдана, многие из них потом погибли в АТО. Непосредственно службу охраны и дежурств в самом здании обладминистрации организовал Александр Лобас – сейчас комбат 37-го батальона (тогда он был начальником штаба самообороны) и Зимовец Григорий Иванович, который летом 14-го года занимался охраной запорожских мостов.

15 марта появились блокпосты на трассах под координацией антитеррористического центра при СБУ в Запорожской области, чтоб не допускать в город сепаратистов.

Тогда же по решению всех участников самообороны на собрании, а это где-то около 500 человек, я был избран старшиной народной самообороны Запорожской области. Я занимался полностью обеспечением наших ребят - от одежды до стройматериалов, помимо этого - организацией работы на блокпостах и даже освещением на них (привозил электриков). А еще на месте руководил техникой, которую выделяли представители мэрии. Я понимал, что бытовые условия у ребят должны быть комфортные.

Тогда же, весной 14-го года, поздно ночью, когда я возвращался из штаба, меня сзади окликнул неизвестный человек и спросил: "Самооборона?" Обернувшись, я увидел у него в руках нож. После чего достал свой - и нападавший убежал. А на следующий день таки подрезали нашего пацана из самообороны, но благодаря тому, что он прикрыл шею рукой, порезали только руку. Судя по описаниям, это был тот же человек, который нападал на меня, и задавал он такой же вопрос.

В апреле 14-го года к нам пришел Павел Кулиш. Впоследствии его избрали начальником штаба самообороны. Он взял на себя всю координацию личного состава и несения службы на блокпостах, в штабе и дежурства на мостах. До конца мая он, как и все активные участники, практически жил в обладминистрации, потому что была угроза захвата.

Мы ведь активно отлавливали тогда сепаратистов. Один из примеров: позвонили нам как-то из одного кафе и сообщили, что двое человек разговаривают о том, как заходить с сепарскими флагами в город. Мы с Пашей Кулишом и Григорием Зимовцом поехали туда. Я зашел первый, сделал вид, что пьяный. Знаю, что в кафе не курят, но мне нужен был повод, чтоб взять у сепаров зажигалку. Только подошел к ним, тут подключился Паша и сработал очень хорошо: как только начали заламывать одному из сепаров руки, Паша успел выхватить пистолет у второго. Оружие было заряжено, и Паша вытащил обойму. Потом подтянулись наши остальные ребята. Мы вызвали сотрудников СБУ и все вместе провели обыск автомобилей сепаратистов. В машинах нашли мишени и какие-то карты. Затем помогли их доставить в главное управление СБУ. И таких случаев было очень много.

Потом многие наши ребята начали уходить добровольцами на фронт. Никогда не забуду как надо было забрать в Карловке тело первого погибшего, с которым я столкнулся, - бойца батальона "Донбасс" (позывной - Матвей). К Лобасу обратилась дочь погибшего с просьбой забрать тело отца. Я помню, как в 9 вечера поехал в один из строительных магазинов, там мне дали клеенку, перчатки, респираторы – все необходимое для транспортировки тел погибших. И когда я смотрел на эти вещи, у меня потекли слезы, потому что никогда не думал, что приду в строительный магазин за такой покупкой. Правда, денег с меня не взяли. Еще мне нужно было найти цинковый гроб, потому что со дня гибели Матвея прошло три дня. Найти такой не получилось, и похоронное бюро оббило деревянный гроб внутри клеенкой.

Когда были похороны Матвея, гроб ставили на лафет пушки, и нужна была красная тряпка. Я пошел в администрацию и попросил у сестры-хозяйки красную тряпку. Она достала ее из сейфа и, перепуганная, быстро начала его закрывать. Я попросил ее открыть сейф и обнаружил там два упакованных российских флага размером 1,60 на 2,80. Вероятнее всего, они были приготовлены для флагштоков над зданием администрации и через проспект. Флаги были крепкие, шелковые, я их порвать сразу не смог. Забрав их, я пошел прямиком к губернатору Баранову, нараспашку открыв двери, зашел с криками в кабинет: "Ждете реванша? Готовитесь? Путина любите?" Когда показал ему эти флаги, губернатор сидел с квадратными глазами в кресле. Я при нем их разорвал. Он вскочил и сказал, что понятия не имел, где эти флаги были. После этого я вышел на улицу, и на фоне похорон многие ребята топтали их ногами. Они потом долго валялись под штабом.

Именно тогда я очень обозлился на этих мразей, которые пришли на нашу землю.

После похорон, 27 мая, у меня было желание сесть в автобус и уехать воевать. Но сложилось так, что моя поездка перенеслась на июнь, а в июне тоже не суждено было ехать: я порвал связку на ноге. Мне наложили гипс. Пролежал три дня дома, а потом распилил гипс, взял костыли, пришел в штаб и продолжил работать старшиной. Потом где-то полгода ходил с палочкой.

А спустя год после травмы, уже весной 15-го, попал в учебку. На случай вторжения тогда организовался 6-й отдельный резервный батальон территориальной обороны. 26 июня я принял украинскую присягу.

Помимо погибших на Майдане и гибели Матвея, был еще один очень тяжелый момент для меня - смерть нашего самого молодого бойца Даниила Косьяненко. Он пришел защищать обладминистрацию в 17 лет, а в 15-м году добровольно пошел в "Карпатську Січ".

Когда 6 августа мне сообщили, что он погиб, я тут же вспомнил, как он спрашивал у меня за полторы недели до гибели, смогу ли я достать ему новую форму для АТО. Я пообещал, что, конечно, смогу, и притом самую лучшую. Поэтому, узнав о его гибели, я взял форму, все нужные шевроны, зашел в ателье и попросил пришить, как положено. А про себя в тот момент подумал: "Вот, Даниил, обещал я тебе форму, но не думал, что вот так придется ее отдавать".

В тот же день вечером я был на одном из блокпостов. Там лесники прочищали лесопосадку вдоль дороги. Мелкие деревья измельчали на тракторном прицепе, и из корней одного кустарника на землю вместе с комом земли выпала болванка. Среди лесников был бывший прапорщик, который сказал, что это стреляный снаряд и он может разорваться в любой момент. Лесники вызвали меня, я был на блокпосту. Я приехал на место, но лесников уже не было, никого вообще не было.

Было 8 часов вечера, телефон садился, но я дозвонился в СБУ – предупредил о снаряде. Мне дали команду перекрыть дорогу. И пока я, стоя на обочине, по телефону объяснял, куда надо ехать и где находится снаряд, обратил внимание, что автобус "Богдан", разъезжаясь с "Жигулями", чуть не наехал на эту болванку: она лежала полутора в метрах от дороги. Меня это очень напрягло. И, вспоминая Даниила, я подумал: не хватало, чтоб еще здесь кто-то погиб от снарядов Великой отечественной. Решил, что сам отнесу ее в овраг, подальше от дороги. Когда я был спасателем, мы проходили подготовку - изучали подобные ситуации. Я сделал в овраге яму с "постелью" на случай разлета осколков, чтоб дорога была не в зоне поражения. С блокпоста я взял с собой одного пацана, отдал ему телефон, ключи и сказал, что если что - вот номер жены. Пацана прогнал на противоположную сторону дороги в овраг, затем взял и перенес этот снаряд в эту яму.

Позвонили СБУшники и спросили, сколько возле меня мчсников, милиции и так далее, а я им говорю, что уже занес снаряд в безопасное место. Такие вещи либо подрывают на месте, либо замораживают азотом и вывозят. На следующий день его утилизировали взрывотехники.

А я утром выехал, чтоб забрать тело Даниила в днепропетровском госпитале. Рядом со мной в автобусе сидел его отец Костя. Он спросил меня: "А какой гроб моему сыну дали?" Оказалось, что гроб дали дешевенький, а обещали МДФ. Мне перед отцом было как-то стыдно, и я решил, что не знаю где, но я достану другой гроб. Мы приехали в Мечникова (Днепропетровская областная клиническая больница имени Мечникова. - ред.), долго не могли там кого-то найти, чтоб дали справку. Я сделал разнос, что в 11 похороны и мы не можем ждать. Отца решили на опознание не водить. Ребята пошли сами: посмотрели, сказали, что все тело побито осколками. Им отдали форму Даниила. В момент похорон не знали, что с ней делать: развернули, а она полностью вся коричневая от запекшейся крови. По словам очевидцев, мина прилетела в дерево над окопом, где был Даня. Выжить не было никаких шансов.

А еще меня очень тронули слова отца Дани, пока ехали в Мечникова: "Я бы так хотел, чтоб это был сон". Он всю дорогу что-то вспоминал - например, как первый раз поймал ребенка, когда тот закурил. Как ругал его, а тот обижался, и многие другие вещи. Это все очень страшно. А на похоронах поразила мать Дани Марина. Когда выступил Олег Тягнибок с траурной речью и сказал, что будет молиться за их сына, она его поправила и сказала: "За сина моліться, а ще за Україну".

Я и сам молился в храме, чтоб у Кости и его жены было еще трое детей. Они молодые люди, и я от всей души им этого желаю.

Помимо всей своей деятельности, я занимаюсь возрождением украинского козачества (для героя принципиально написание слова через "о", в дальнейшем в тексте будет использоваться именно такой вариант. - ред.). Вот буквально год назад я пришел на Хортицу. Там стояли пророссийские казаки с бутафорными медалями и рассказывали мне, что Московский патриархат у нас имеет право существования на законодательном уровне. Я им сказал одну простую вещь: "А вы на уровне совести чьи дети – России или Украины? Потому что украинские козаки признают только украинскую церковь".

А еще мы принимали активное участие в поддержке и охране кафедрального собора Святой Троицы УПЦ КП. Ее главный представитель - архиепископ Запорожский и Мелитопольский Фотий - настоящий патриот и духовный наставник запорожского козацтва. Однажды ночью накануне Пасхи собор ограбили. Мы приехали в храм, обнаружили, что во всех помещениях там были выломаны двери. Грабители искали деньги. А в сейфе у Фотия, кроме церковных медалей и грамот, ничего не было. Медали для "атошников" были разбросаны на полу. Единственное, что украли злоумышленники, – это деньги на коммунальные услуги (10 тыс. грн): они лежали в столе. А еще забрали серебряные крестики с витрины. По этому поводу Фотий сказал, что ему не жаль денег, а того, что накануне большого праздника не состоялась служба, очень жаль. События произошли в Чистый четверг.

Я и козацкая община Запорожья считаем, что на месте, где был памятник Ленину, сейчас нужно возвести храм УПЦ КП "Всіх Святих Землі Української". Необходимо, чтоб там был историко-культурный центр, в котором бы рассказывалось про 64 атаманов – выдающихся воинов, которые боролись с захватчиками наших земель, и была описана вся тысячелетняя история нашей церкви. Сейчас очень важно развивать нашу духовность: без нее нация невозможна.

Блокпостами на главных направлениях я занимаюсь и по сегодняшний день. По решению совета обороны области, СБУ области и Антитеррористического центра при СБУ мы создали общественное формирование по охране общественного порядка и государственных границ - народную самооборону Запорожской области "Український козацький звичай". Сейчас я командир в этом формировании. Служим мы бесплатно как добровольцы, потому что блокпосты, как и прежде, на случай вторжения должны быть в целости и сохранности.