Листи з Луганська: "Живые стали завидовать мертвым", - блогер

Напевно, якщо я скажу, що мені шкода людей похилого віку, це буде звучати якось занадто патетично. Але я абсолютно щиро вважаю, що з певного моменту життя вік перестає бути плюсом (якщо був їм колись), а починає працювати в мінус. І відбувається це чомусь все більш відчутно з кожним роком. Про це пише з Луганська Ольга Черненко, передають Патріоти України з посиланням на канал 24.

"Вы замечали, что стариков, как детей, называют на "ты"? Детям еще неважно, а пожилым, вероятно, уже... Хотя отчего? В какой момент происходит такое обезличивание и приравнивание к младенцам? Вместе с этим "ты" и пренебрежительность, сквозящая в обращении, и снисходительность.

Как будто с возрастом человек выходит в тираж - не нужен, не желателен, мешает. Пока ты молод, есть все шансы, активно вращаясь, добиться чего-то. Знаниями, способностями, везением... В общем, шансы есть. А возрастом - удел скромных радостей, воспоминаний и ожиданий своего часа Х.

И до этой войны я встречала достаточно несчастных стариков - ненужных детям, потерянных в затянувшемся отрезке между старостью и смертью. А знаете, мое изумление в августе 2014 - реплики стариков в доме престарелых в Луганске: "Повезло тем, кто убрался до этого лета". Вполне искренняя зависть умершим, не дожившим до лета 2014.

Им и до войны жилось не очень-то - предельно экономное питание, режимный обьект хоть и с подобием неплохого санатория, плохо прикрываемое пренебрежение персонала с формальным конкурсом на долгожителей.

Будто бы не опишешь это место плохо, которому больше подошло бы название "Последнее пристанище" - редко кто уезжал оттуда домой, но все без исключения - на кладбище, раньше или позже. А летом 2014, когда персонала осталось раз-два и ... все, запас взрослых подгузников иссяк, а питание стало походить на его видимость, живые стали завидовать мертвым.

На территорию пансионата попал снаряд. Погибли колясочники - они грелись каждый день на солнце возле домика охранника на входе. Погиб охранник. Всех заставляли бегать прятаться в подвал во время обстрелов. Подвал никто не оборудовал под бомбоубежище, там был строительный мусор, в него вела крутая лестница и самое главное - не было света. Те, кто ходил, мог спускаться, а лежачие? Ждали в палатах. Вообразите себе тех, кто слышит, может слышать, и может только ждать - прекращения обстрела, возвращения людей в палату. Ждать без света под свист снарядов.

Я была в августе-2014 в луганском доме престарелых. Зашла проведать знакомую. Принесла фруктов. Она спросила, как мы, рассказала как они. Не жаловалась, смысл? Скупо сказала, что бегала поначалу в подвал (если "бегать" и ее почти 90 лет могут стоять в одном предложении). Бегала, потом решила, что будет ждать в комнате. Ложилась и ждала. Ложилась в постель, на свои подушки, которые привезла с собой из разрушающегося дома несколько лет назад, заселяясь в гериатрический пансионат. Роскошные подушки и маленькое, почти детское тельце... Уязвимый возраст! Смерти не дождалась, хотя от очередного разрыва вылетело в палате стекло. Когда я пришла, окно уже было затянуто пленкой.

Наверное, если кто-то из нас и думает о старости, то представляет ее активной, самостоятельной, в здравом уме. А еще в окружении любящих и любимых детей и внуков... Почему испытание войной выпало на долю тех, кто пережил еще ту войну и помнит ее? Кто в силу возраста и болезней не мог уже ходить и голосовать, не мог и не хотел, но стал в один ряд со всеми, за одно, за компанию...

Старость - уязвимый возраст. Хрупкий, обидчивый, ранимый. И грань между сегодня и этим неотвратимым завтра слишком призрачная. Хотела бы сказать - берегите близких, но упрекнете меня в менторстве. А я не смогла после того лета ходить с дом престарелых. Поняла - не могу.

Смалодушничала. Меня, вероятно, еще долго ждала моя знакомая. А я поняла, что не могу сдерживать слез при ней. Раньше получалось, а после этой пленки на окне и воронок перед входом не смогла".