Хіти тижня. "Вбивати ворога не страшно, страшно ховати побратимів", - снайпер "Білка"

Їй немає ще й сорока. Вона красива, струнка, з копицею вогненно-рудого волосся і сліпучо-білою посмішкою. Її позивний - «Білка». Вона - снайпер. «Білка» могла демобілізуватися ще навесні нинішнього року, але вирішила залишитися - до кінця війни. Хоча зізнається, що не знає, коли вона закінчиться. Далі історію сміливої дівчини Патріоти України публікують мовою оригіналу публікації.

«Белка» уже привыкла не краситься, не носить обувь на каблуках и платья. Когда к ней обращаются: «Девушка», она отвечает коротко: «Я — солдат». Она стала героиней документального фильма Светланы Лищинской проекта «Невидимый батальон».

«Белка» была одной из женщин-воинов, которых президент Украины наградил орденом «За мужество». Тогда они попросили Петра Порошенко подписать приказ, согласно которому могли воевать, иметь боевые специальности. «Белка» — санитар-инструктор роты и внештатный стрелок — официально стала снайпером. Она была там, где шли бои за Широкино, Гнутово, Талаковку и Павлополь. Сейчас в составе бригады аэроразведки охраняет сектор «М». «Белка» никогда не жаловалась на травмы, недосыпание и недоедание. Когда ситуация критическая, а боль нестерпима, она лишь тихонько поет: «Била мене мати березовим прутом, щоби не стояла з молодим…» Говорит, помогает.

В этом году «Белка» впервые взяла отпуск — двое ее детей давно просились на море. Правда, далеко от родного Запорожья уезжать не стала. Она наслаждается покоем под Мариуполем. Носит легкие сарафаны, загорает, купается, обнимает детей и… в любой момент готова вновь вернуться на войну.

«Мои дети знают, что их мама вернется, когда закончится война»

— Когда вам звонишь, в трубке раздается: «Вы попали в спутниковую систему наведения НАТО. У вас осталось 10 секунд…» И что, кто-то пугается?

— Это у нас такой армейский юмор. Без смеха на войне не продержаться. Именно он помогает переживать тяжелые моменты, отгонять плохие мысли. Мы на фронте не подкалываем другу друга, а стараемся сделать что-то приятное, заставляющее боевого товарища улыбнуться. Скажем, взять и нажарить блинчиков, когда кто-то совсем затоскует по дому, изнывая от сумасшедшей жары.

— Вас сильно изменила война?

— Наверное, надо спрашивать у тех, кто знал меня до войны. Хотя таких людей в моем окружении осталось совсем немного. Они как-то сами начали от меня отходить. Особенно в то время, когда я с головой ушла в волонтерство. Многие мои друзья так и продолжают жить, будто ничего не происходит. Но меня это не раздражает. Поэтому и нахожусь здесь, на войне, чтобы кто-то мог спокойно сидеть в кафе и пить кофе. Я еще более двух лет назад приняла решение, что должна быть на фронте, чтобы моя Украина могла оставаться мирной. Знаете, что больше всего раздражает? Когда люди спрашивают: «А что ты там делаешь, на войне?» В последнее время даже не отвечаю на это. Если человек на четвертом году войны в Украине может задавать такой вопрос, смысла отвечать на него нет.

— Вы даже отпуск с детьми проводите недалеко от прифронтовой зоны.

— Ну что вы! Здесь до войны пять километров. Дети очень хотели поехать на море, а на Белосарайской косе оно очень чистое и мало людей. Видимо, боятся сюда ехать. А ведь под Мариуполем много маленьких курортных городков, которые ничем не уступают переполненным Кирилловке и Бердянску. Нас от войны «защищает» Мариуполь, поэтому никакие выстрелы не слышны. По крайней мере, дети счастливы.

— Они знают, что их мама воюет?

— Конечно. У меня сын и дочь погодки: 10 и 11 лет. Они понимают всю серьезность ситуации и знают, что их мама вернется, когда закончится война. Лишь спрашивают, когда мы с мужем в следующий раз приедем. Стараемся делать это на все праздники. Остальное время с ними находится бабушка, моя мама.

— Вы подписали контракт, в котором значится, что будете на фронте до конца войны.

— Именно так. Подписывая, понимала, что это контракт с открытой датой. Но, честно говоря, мы думали, что война продлится с полгода, и мы вернемся домой. А получилось так, как получилось. Не так давно приняли закон, позволяющий таким, как мы, отслужив два года, уйти на дембель. Я могла уйти еще в апреле нынешнего года, но пока остаюсь на войне. К сожалению, сейчас у нас нет уверенности, что этот конфликт может заморозиться. Каждый день гибнут наши ребята. Со стороны врага никто не хочет складывать оружие, намереваясь идти дальше — на Киев и Львов. Поэтому я здесь. Даже находясь сейчас на отдыхе, я думаю о том, что если вдруг что-то случится на фронте, у меня есть несколько часов, чтобы сесть в машину и вернуться к своим ребятам.

— Значит, мысленно все равно не отдыхаете?

— Недавно поймала себя на том, что на отдыхе плохо сплю. Гораздо быстрее ко мне приходит сон в Марьинке или Красногоровке. На войне используешь каждую свободную минуту, чтобы поспать. Это с годами выработанная привычка. На фронте я могу заснуть просто в блиндаже, на земляной насыпи. А приезжаю домой, в Запорожье, и не могу найти себе места на комфортном ортопедическом матрасе. Организм уже привык к постоянному напряжению и недосыпанию, поэтому любую передышку использует, чтобы восстановиться. И тишину не люблю. Мы с ребятами всегда в такой момент напрягаемся, ожидая какой-то гадости со стороны врага.

«Я не скрываю то, чем занимаюсь»

— Говорят, война — не женское дело…

— Это известная фраза, которую я слышала много раз. Но у нас в подразделении аэроразведки служит много девчонок. Я не пилот, моя задача сохранить ребятам жизни, я — снайпер. И не скрываю то, чем занимаюсь. Более того, хотела этого осознанно. Пришла на фронт защищать наших ребят, сделать так, чтобы они вернулись домой живыми и невредимыми.

— Страшно убивать?

— Страшно хоронить… Лучше убить врага, чтобы потом не пришлось прощаться со своими ребятами. Наверное, поэтому на войне все стреляют. Слишком многих мы уже похоронили. Хотя для меня даже один боец — это уже много.

— Как случилось, что вы попали на войну?

— Я всю жизнь была трудоголиком. Но когда дети пошли в школу, решила все бросить и заниматься только ими. У меня получилось это ровно полгода, пока не начался Майдан. Просто разрывалась между телевизором, показывавшим в прямом эфире то, что происходило в центре Киева, и домашними делами. Несколько раз порывалась уехать в Киев, но не на кого было оставить детей. Муж в это время был активным участником Майдана в Запорожье, стоял в охране запорожского облсовета.

Честно говоря, не хотелось верить в то, что все это происходит на самом деле и с нами. Родители мужа жили в Крыму, и в нашей семье возник огромный конфликт. Они поверили обещаниям России, и последний разговор мужа с родителями состоялся в мае 2014 года. Отец вдруг начал говорить о том, что Запорожье — это Россия. Супруга это страшно разозлило. И когда его папа спросил: «Если я приду к тебе за водой, ты что, стрелять в меня будешь?», муж ответил: «Если ты придешь сюда строить Россию, я буду в тебя стрелять!» Разговор закончился словами «ты мне больше не сын и ты мне больше не отец».

А в конце мая к нам в Запорожье привезли первого убитого под Карловкой бойца батальона «Донбасс». Я его видела, потом была на похоронах вместе с дочерью этого бойца. Похороны стали событием для Запорожья. Гроб с его телом пронесли по центру города. В общем, тогда все явно ощутили, что рядом идет война. Это был день, когда я поняла, что хочу стать волонтером.

— И тогда появилась волонтерская группа «Кикиморы»?

— Сначала мы просто организовали помощь бойцам на передовой. В конце лета 2014 года в Запорожье стало поступать много раненых из Иловайска, Старобешево, Амвросиевки. Мы выводили некоторых ребят из окружения, поддерживая их по телефону. Котел был достаточно большой, не ограничивающийся только Иловайском. Потом начались похороны. Погибших было очень много. Доходило до того, что мы искали и не могли найти мешки для трупов.

Я доходила до нервного срыва, не в состоянии понять ситуацию, когда страна не может организовать ребятам, отдавшим за нее жизнь, даже достойные похороны. Тогда и возникла идея делать маскировочные «кикиморы». В одной из квартир собиралось много девчонок, и мы плели их из всех подручных средств: рыбацких сеток, мешков, лоскутков. Плели и верили, что хоть таким способом кому-то сможем спасти жизнь. Были женщины, которые молились над каждым узелком. Кстати, психологически «кикиморы» спасли многих людей, которые не могли больше сидеть и смотреть новости по телевизору. Эти «кикиморы» в Запорожье плетут до сих пор.

«Ночью посмотрела на пылающий горизонт и подумала, что так выглядит ад»

— Помните, как первый раз попали на фронт?

— Это был 2014 год, тогда я еще была волонтером. Мы привозили передачи на фронт, нас останавливали за пять километров до передовой. Но даже на таком расстоянии был слышен бой. Тогда мне страшно не было. А вот позже, когда увидела «Грады», сильно испугалась. Мы приехали в Новобахмутовку поздно вечером. Она находится на высоте, с которой хорошо видны Донецкий аэропорт, Горловка, Авдеевка. Они раскинулись перед нами на горизонте. И этот горизонт горел. Слышно было, как работает тяжелая артиллерия. Причем снаряды летели с разных сторон. «Грады» лупили без остановки. Я вышла из помещения среди ночи, посмотрела на пылающий горизонт и подумала, что так выглядит ад.

— В месте, где вы находились, было безопасно?

— Нам объяснили, что снаряд, выпущенный «Градом», может прилететь и в нашу сторону. И рассказали о мерах предосторожности. Если слышишь команду «Нора!», есть всего четыре секунды, когда можно укрыться, на пятой — прилетает снаряд. Мы спали в бронежилетах и касках. Ночь прошла спокойно, а утром нас разбудил «Град», который, казалось, находится прямо над нашей головой. Позже нас проинструктировали, если тяжелая артиллерия слышна очень громко, то бояться не стоит — это свои.

В тот же день я вернулась в мирное Запорожье. Мне хотелось подойти на улице к каждому встречному, взять его за грудки и сказать, что в нашей стране идет война. Но потом я поняла, что делать этого не стоит. У каждого своя судьба. К концу 2014 года я с головой ушла в волонтерскую работу. Практически не бывала дома и спала по три-четыре часа в сутки. Иногда не могла вспомнить, сколько лет моим детям, круглосуточно находилась на телефонной связи. Я поняла: все, что могла сделать, оставаясь в мирной части Украины, сделала. И решила идти на фронт.

— Что сказали ваши родители?

— Сначала они не знали, что я занимаюсь волонтерством, позже поняли это и приняли. Правда, я обещала, что в армии буду деловодом. Я никогда до этого не держала оружие в руках. Поступила в 37-ю бригаду, где мне дали автомат. В то время мой муж уже был на фронте, правда, в другом подразделении.

— Слышу, вы вновь прикуриваете сигарету. Стали курить на войне?

— Накануне войны бросила, но снова начала. У меня нет больше плохих привычек, поэтому с этой не стала бороться. На фронте у нас есть эффективное средство от курения — конфетки с эвкалиптом. Они совсем невкусные, но когда ты съедаешь 20-ю штуку, тебе не хочется уже ни спать, ни курить, вообще ничего. Самая хорошая штука в «лежке».

— Где?!

— Это мой боевой пост. Когда занимаешь позицию с вечера, а часа в четыре утра глаза начинают слипаться, хочется курить, но надо лежать неподвижно, самое главное — иметь горсть этих эвкалиптовых конфеток. В общем, о лишнем весе на войне переживать не приходится. Иногда по двое-трое суток не ешь. Да и не хочется. Например, я никогда не ем перед выходом на позицию. Приучила свой организм не пить слишком много воды. Могу за неделю поесть два раза и быть в порядке.

— У вас роскошный цвет волос — огненно-рыжий.

— Я стала такой на войне. У меня слишком много знакомых с той стороны, и я хочу, чтобы меня не узнавали. По крайней мере, поначалу. И волосы коротко обрезала тоже на войне. Правда, сейчас отношусь к этому гораздо проще — даже если меня кто-то «уберет», все равно войну им не выиграть. Хотя здесь девушкам лучше все же забыть о том, что они принадлежат к слабому полу. Многие специально делают все для того, чтобы быть похожими на мужчин. У «сепаров» давно уже сложился стереотип: если они видят женщину на передовой, то это обязательно снайпер. Хотя это совсем не так.

— Слава Богу, пули обходят вас стороной.

— Знаете, я верю в то, что мальчишки, которые уже там, на небесах, молятся и переживают за меня. Не сомневаюсь, что сверху они следят за всеми нами. А меня охраняют, как щит. Просто я должна все делать правильно, чтобы не лишиться этого щита. В церковь я не хожу. Но, думаю, когда-нибудь, после войны, мы все туда придем.

— О чем вы мечтаете?

— Мне хочется проснуться завтра и осознать, что все произошедшее за последние четыре года — сон. А все погибшие на этой войне на самом деле живы.