"Коли ми вийшли з ДАПу, над нами Бог в цей момент провів рукою - ми усі вижили", - розвідник про бої за аеропорт

Учился я в рязанском парашютно-десантном училище. Оно при Союзе было единственным такого рода. Я был военным, но потом ушел из армии и вступил в организацию УНА-УНСО, и в большинстве войн участвовал уже от организации. Прошел Афганистан, Приднестровье, Югославию, Грузию – 3 кампании, Чечню, Ближний восток и вот сейчас здесь. Если суммировать, то за моими плечами 9 лет войны. А в промежутках я работал в охранных службах.

Основная разница между теми войнами, в которых я был, и этой в том, что эта война идет на моей земле. Это война, за которую у меня очень болит сердце. Тут гибнут мои сограждане, поэтому для меня это очень личная война.

Я был на Майдане почти с первого дня. И для меня никогда не было новостью, что наша армия к войне не готова. Я видел, что с ней делали, как ее цинично, нагло и систематически уничтожали. Вообще, все, что касается армии - это очень больная тема, потому что для меня это, как что-то родное.

Когда люди с Майдана начали уходить в добробаты, я понимал, что к боевым действиям они совсем не готовы. Мне самому хотелось идти вперед, но один погоды не сделает – и я начал готовить группы. Сначала ко мне обращались через Игоря Мазура (Тополю), а потом начали напрямую – звонили, приглашали тренировать будущих бойцов. Желающих было много, а времени мало, но я мог дать людям хоть какие-то знания и навыки. Обучались под Киевом, в разных местах. А в средине апреля 14-го года я поехал в "Днепр-2", который формировался от ПС. Какое-то время пробыл в этом батальоне, поработал с ними, но вскоре начали формировать наш унсовский батальон – и я перешел в него на должность замкомандира батальона.

Мы формировались на базе 54 отдельного разведбата. И когда уже наши подразделения уходили под Мариуполь, тогда приняли решение создать еще одну роту. Меня оставили, чтоб я эту роту формировал. Мне дали замполита, и как профессионал он был неплохой, но у него был один огромный минус – он уходил в запои, поэтому практически подразделением занимался я один, немного помогала 54ка. В это же время стала формироваться 81 отдельная аэромобильная бригада, у них не было разведроты. Нам предложили пойти туда. Практически бригада еще толком не сформировалась, в ее составе были только взвод ЗУ, взвод связи и наша рота. Позже влился 90-й батальон. 1 декабря 14-го года нас официально ввели в штат. Хотя мы себя позиционировали, как отдельная разведрота.

В составе 81 бригады мы попали в ДАП, в первых числах января 15-го года. До того как мы влились в 81-ю бригаду, у нас было три месяца на подготовку, и я радовался что хоть чему-то успел научить парней. Под ДАПом нашу роту использовали не по назначению, а как штурмовую. А это все равно, что микроскопом забивать гвозди. Рота принимала очень активное участие в боевых действиях, и если считать вплоть до этого года, из нее погибло 7 человек. Потери относительно небольшие, благодаря тому, что люди были более-менее подготовлены. Сейчас она тоже существует, но уже не как унсовская. Из тех, кого тренировал я, в ней осталось, может, 2 или 3 человека, которые подписали контракт.

В январе 15-го года под ДАПом были жестокие бои. Рассказать, что именно мы делали, сложно и нельзя, да и понятно это будет только узкому кругу специалистов, хотя кроме всего прочего, мы корректировали огонь артиллерии, сопровождали колонны в аэропорт. Заводили группы туда и выводили назад, вместе с ранеными. Наблюдали за противником. Делали определенного вида мини-диверсии, то есть задачи у нас были разного плана. Если невоенному человеку сказать фразу "наблюдали за противником", он подумает, что за работа такая? А ведь это часто спасает десятки жизней. И достаточно печально, если к выводам разведки не прислушиваются. Как раз во время событий с 19 по 21 января к нам и не прислушались. Чем это закончилось сейчас знают все.

Когда шли группы по деблокации этого терминала и по вывозу раненых, в машины посадили командиров и водителей-механиков, которые до этого ни разу в аэропорту не были. Группы выехали, но тогда упал сильный туман, и люди заехали совсем не туда, куда надо, а попали прямо на боевиков. И в результате, при высадке с брони наших бойцов просто расстреливали в упор. Были погибшие, пленные.

20 января у нас было две задачи – сделать деблокацию, произвести ротацию и вывезти раненых. Тогда никто не говорил о сдаче терминала, наоборот был приказ удерживать его дальше. Хотя на тот момент в новом терминале наши бойцы держали уже только один этаж и то не полностью.

Мы поделились на две группы по 5 человек. Первая группа получила приказ поехать с подразделением ЗУ. ЗУшка была пристегнута к МТЛБшке, и они должны были заехать к терминалу, открыть огонь, подавить противника и зачистить этаж. Моя группа должна была пробиться к зданию пожарки, которое вплотную примыкало к новому терминалу, затем огнем БМП и личным огнем прикрывать основную группу, которая должна была подойти совсем с другой стороны. И после всего, когда задания будут выполнены, я со своими ребятами, должны были пешком, машина по плану увезла бы раненых, пройти через простреливаемое пространство, дойти до здания метеовышки, отбить ее, захватить и удерживать. Вот такой абсурдный был план.

В итоге три человека из первой группы погибли. Один попал в плен. А один получил ранение. И он сам, с одним автоматом, вышел и добрался к нашим. А мы на подъезде к терминалу попали под обстрел. Снаряд лупанул по башне машины, но скользнул по ней. Задний люк не закрывался. Я сидел самым крайним на машине и держал его, чтоб никто из пацанов не вывалился. БМП подбросило, а выстрел разорвался у меня за спиной.

Вся аппаратура в машине вырубилась, меня откинуло взрывной волной - и я ударился спиной. Машину кинуло на бордюр, перебило колосники. (то, что крутит гусеницы, - ред.). Как механик-водитель вывез нас оттуда на такой побитой машине, непонятно. Мы отъехали от аэропорта, наверное, метров на 800 в посадку - и вот там машина заглохла. Наверное, над нами в этот момент Бог провел рукой - объяснить по-другому это нельзя, все выжили. Мне укололи обезболивающее и отправили в госпиталь. У меня была общая контузия и перелом позвоночника.

Дальше было долгое лечение. В Мечникова почему-то мне не сделали томографию, а только снимок. Но на нем не было видно, что у меня перелом, потому что не было смещения. И сначала мне поставили диагноз "ушиб позвоночника". При этом говорили, что необходимо ходить, и я, закусив губы, ходил - я же хотел поскорее вылечиться и вернуться в роту, но результатов не было. И меня начали кидать по больницам, пока я не попал в Пущу-Водицу, в реабилитационный центр ветеранов войны. И там профессор, подвергая меня разным процедурам для восстановления, не мог понять, почему нет динамики.

Когда мы сделали томографию, увидели, что у меня один позвонок полностью разбитый. Профессор очень удивился, что от того, что я двигался, этот позвонок не сместился, а ведь мог уйти в спинной мозг – и тогда просто отказали бы ноги. Он срочно позвонил в институт нейрохирургии в Киеве и договорился про операцию. Сделали ее в апреле 15-го года. Теперь у меня в спине стоит две пластины. Потом было долгое восстановление, благодаря волонтерам, я поездил по разным реабилитациям. Прогнозов, что не буду ходить, не было, но вот как буду ходить – вопрос. И сейчас я хожу, но с палочкой.

Помню, ко мне, когда я в госпитале лежал, пришла психолог молоденькая такая. А я ей сказал, что девушка, знаете, это уже неизвестно какая война в моей жизни, так что для меня все синдромы уже давно закончились. Вообще, во всех войнах, включая эту, у меня было три ранения и две контузии. Доставалось практически везде, за исключением Приднестровья и Ближнего Востока.

В итоге, мне дали третью группу инвалидности. Давали вторую, но я от нее отказался, потому что хотел вернуться воевать. Пытался несколько раз через свой военкомат вернуться, но меня рубили, потому что знали мой диагноз. Но знакомые ребята помогли мне пойти не в свой военкомат. Там я зашел к хирургу, палочку с собой не брал, старался идти так, чтоб не было заметно, что тяжело. Сказал, что жалоб нет – и 14 ноября 16-го года я вернулся уже в свой унсовский, 131 батальон. Подписал контракт на полгода, приехал, и начал помогать с обучением молодых кадров. У меня есть специальные наработки, мои личные материалы, подготовленные на своем опыте и на опыте своих товарищей, кое-что взято из литературы. Это разработанный мною курс по подготовке разведчиков. И применяются наработки, в зависимости от того, какую группу надо готовить. Помимо этого я занимаюсь боевой работой.

Кроме гибели парней, самое сложное на войне, когда тобой командуют некомпетентные люди. Кто-то сказал замечательную фразу: "Что может быть хуже бездеятельного умника? Деятельный дурак". У нас наверху этого хватает. Ну и бумагами забросали до такой степени, что надо только сидеть и заниматься не боями, а писаниной – это раздражает. Но мне уже поздно строить карьеру, а вот продолжать готовить людей - нет. Даже когда война закончится, это необходимо делать. Мне очень хочется, чтобы наша армия стала действительно не "українською паперовою армією", а настоящей, такой, которая могла бы соперничать с самыми лучшими армиями мира. Ведь у нас боевой дух очень высокий, и люди быстро учатся, нация-то умная. А еще хотелось бы, чтобы к власти пришли люди, которые будут думать не о своем кармане, а о благосостоянии народа.

Касательно врага хотелось бы сказать, что здесь Россия ведет себя так же, как в Грузии, Чечне - им нужно показать свое "я", показать, что мы все мелочь, а они – это мощь, но не выйдет.

Я, как человек, который много воевал, хочу, чтобы мои дети никогда не знали, что такое война. У меня молодая семья, дочке три года. Мне в этом плане очень повезло - моя жена замечательный человек, настоящий друг. Она видела, как я мучился после ранения, когда ребята звонили, а я за них переживал. Она знала, что рано или поздно я все равно пойду назад - и поддержала меня. Дочке все время показывала фотографии со мной, видео. Очень надеюсь, что у меня будет еще и сын. И если он захочет быть военным, я только порадуюсь. Потому что я военный в 6 поколении. И если он пойдет по моим стопам, я передам ему фамильный кортик, который принадлежал еще моему прапрадедушке - он передается от отца сыну.

У меня уже закончился контракт, и пока что я ушел из армии, потому что физически не тяну. Меня зовут инструктором в часть в Киеве, поэтому, скорее всего, что я пойду туда и буду продолжать учить людей. Но если в стране начнется какое-то обострение, то я обязательно вернусь на фронт.