"Сын предал Родину ради невесты и будущего ребенка. Теперь у него ни жены, ни ребенка, ни страны" - мати матроса Суханова

Вперше в Україні засудили кримського перебіжчика - матроса,який перейшов на бік окупантів. За дезертирство і державну зраду 23-річному сержанту дали сім років позбавлення волі. Про це пише видання ФАКТЫ, інформують Патріоти України.

Приговор вынес Оболонский районный суд столицы. В январе 2015 года старший матрос Владимир Суханов, который служил в одной из воинских частей Военно-Морских Сил Украины, а потом перешел на сторону оккупантов, был задержан в Джанкое при пересечении административной границы с материковой Украиной.

При этом он отрицал, что является военнослужащим РФ: «Я давно оттуда уволился, работал на российских стройках, но заскучал за Украиной и поехал домой». Тем не менее, изучив обстоятельства дела, суд города Николаева инкриминировал ему дезертирство и измену Родине, за что предусмотрен срок от двух до 15 лет лишения свободы. Впоследствии дело передали в Оболонский районный суд столицы.

— Мы надеялись на условный срок, — говорит мама осужденного Владимира Суханова Людмила. — Каждый может оступиться. Когда огласили приговор — семь лет, все наше село было в шоке. Нет, я, конечно, понимаю, что измена Родине — тяжкое преступление. Но разве те, кто сдал Крым без боя, не совершили государственную измену?

Из 847 военнослужащих части в Россию перебежали 646, среди них и Суханов

— Я в отчаянии, — продолжает мать парня Людмила. — Володя ж такой хороший парень! Очень любил своего брата и сестер, у меня четверо детей. Сначала он закончил ПТУ, где учился на автослесаря. Увидев, что в селе нет работы, решил ехать в город.

Но там снять квартиру стоило 800 гривен, а автослесарю платили 1300. Поэтому он и пошел служить в армию по контракту механиком-водителем танка. Познакомился там, в Крыму, с девушкой.

Контрактникам можно жить не в части, и сын со своей подругой сначала снимали дом в Перевальном, но там не было газа, и они арендовали жилье в Симферополе.

Володя строил радужные планы на жизнь, когда звонил нам домой, говорил, что у него все хорошо.

— Но только скрывал от своей мамы, что находится на грани увольнения, — говорит майор Евгений Шаркой из части, в которой служил Суханов. — Парень был зачислен по контракту во вторую танковую роту.

За период службы у него было восемь невыходов на службу из-за пьянства плюс одно нарушение техники безопасности: однажды Владимир чуть не задавил меня танком, я едва успел отпрыгнуть.

Шесть раз он выходил на службу с остаточным опьянением, и за эти нарушения мы взыскали с него полторы тысячи гривен — такой пункт о лишении премии за нарушения предусмотрен контрактом.

Видя, что сержант не выполняет условия контракта, мы стали готовить документы на его увольнение. Но сделать это не успели, поскольку нашу часть на окраине села Перевальное блокировали вооруженные люди.

22 марта 2014 года на территорию части прибыли представители управления рязанской бригады и офицеры Черноморского флота РФ. Они дружески обнялись с нашим командиром полковником Сергеем Стороженко.

Стало понятно, что это предательство, его купили. Сам Стороженко никакой неловкости не ощущал. Он знал: большая часть военнослужащих его поддерживает. Людей соблазнили обещаниями сохранить звания и пенсии, обеспечивать повышение квалификации, бесплатно обучать в вузах Российской Федерации, обеспечить выход на пенсию через 20 лет службы, а не через 25, как в Украине, и, главное, платить высокую зарплату, которую, правда, потом съели поднявшиеся цены.

Нас собрали на плацу. Тем, кто решил остаться на службе в Российской Федерации, было велено стать в один строй. Остальным — в другой. Расклад получился такой: из 847 военнослужащих части в Украине остался служить 201 человек, на службу в Россию перешли 646 человек, среди них и Суханов.

Приказа о выводе мы ждали полторы недели, поэтому вынуждены были покинуть часть. На это время нас разместили в своих домах крымские татары. Ситуацию усугубляло полное отсутствие информации: оккупанты отключили украинские телеканалы.

Никто не знал, что происходит, что нас ждет. Единственное, в чем мы были уверены, так это в незыблемости воинской присяги на верность народу Украины.

Думаю, даже в таких условиях у военных, оставшихся в части, был еще шанс передумать и присоединиться к нам. Но ни сержант Суханов, ни кто-либо другой этого не сделали.

«В первые полгода дезертиров использовали в основном на хозработах»

— Сын с вами советовался, переходить ли ему в российскую армию? — спрашиваю у Людмилы.

— Да. Он сказал: «Мама, что делать? Моя девушка не хочет ехать в Украину, и я остаюсь здесь». Говорю ему: «Немедленно возвращайся домой, со своими. Бросай все. У тебя же прадедушка воевал, что бы он сказал, узнав такое?» А сын в ответ: «Мама, сейчас время другое. Здесь моя девушка и мои сослуживцы. Я хочу остаться с ними. Да и наш командир тоже остался в Крыму…»

Мне люди потом говорили: во многом виноват командир. Ведь что такое командир в армии? Это человек, который всем видом показывает: «Делай, как я. А я знаю, что делать». Думаю, сын, попав в незнакомую ситуацию, просто растерялся и сделал так, как командир части. Кроме того, его девушка забеременела. Сын боялся, что если покинет Крым, не сможет приезжать к жене и ребенку.

— Как вы думаете, в подобных обстоятельствах выход у Суханова был? — спрашиваю у майора Шаркого.

— Конечно. У наших матросов и сержантов оставалось право расторгнуть контракт и остаться жить в Крыму, сохраняя нейтралитет. У офицеров такого права нет: в любом случае они должны оставаться верными присяге. Многие так и сделали: просто расторгли контракт. Но Суханов остался служить в российской армии.

По прибытии в Украину наши военнослужащие были направлены в Николаев, получая все выплаты, зарплаты, материальную помощь и затраты на аренду жилья. Тех, кто ушел из армии, приглашали работать в ГСЧС. В общем, без работы люди не остались. В то же время на российской стороне все оказалось не так сладко.

Как рассказывали мне по телефону военнослужащие, оставшиеся в Крыму, в первые полгода, с марта по август 2014-го, оккупанты отобрали у них оружие. Перебежчиков использовали в основном на хозработах.

Команды военнослужащих — российских оккупантов и украинских дезертиров — никогда не смешивали. Ни при каких условиях бывший офицер украинской армии не мог быть старшим у военнослужащего РФ, независимо от чина россиянина.

При общем построении могла прозвучать фраза: «Так, господа офицеры, а вас (кивок в сторону украинцев, которые изменили присяге) не знаю даже, как называть». При малейших стычках в части украинцам напоминали, что они ничтожества, предавшие свою родину.

Поэтому, прослужив год и осознав, что они в российской армии всегда будут в униженном положении, многие дезертиры отказались перезаключать договоры. А с некоторыми оккупанты отказались сотрудничать сами, объяснив, что эти люди им «не подошли».

21 марта 2015 года все трудовые договоры с бывшими украинскими военнослужащими закончились. Обещанные блага — карьера, жилье — оказались мыльным пузырем. Большинство уволившихся или уволенных остались не у дел.

И в России не сложилось, и в Украину нельзя возвращаться: арестуют. Поэтому за процессом над нашим матросом очень следили. Перебежчики хотели знать, что их ждет, если они вернутся в Украину. И тут была дилемма.

Если подойти по-человечески, надо было бы дать и Суханову, и бывшим украинским военнослужащим-дезертирам шанс все исправить, назначать условные сроки. С другой стороны, судьи руководствуются не эмоциями, а законом…

— Как долго прослужил сын в российской армии? — спрашиваю у матери осужденного.

— Точно не знаю. Где-то полгода. Он собирался подавать заявление в загс, покупать кольца. За это время его невеста потеряла ребенка. На пятом месяце у нее случился выкидыш. Когда Володя пошел к врачу, тот сказал: «А вы разве не знаете? Ваша невеста хотела избавиться от беременности и пила специальные таблетки, чтобы спровоцировать выкидыш».

Он и на суде в Киеве это рассказывал. По его лицу было видно, что этот момент он очень тяжело пережил. Ведь для мужчины нет ничего страшнее, чем понимать, что от тебя не хотят родить ребенка.

С той девушкой (я с ней была даже незнакома, видела только на фотографиях) он расстался. Уволился из части и стал работать на стройках в России. Потом приехал в Крым опять, хотел помириться со своей подругой. Но за это время она нашла другого, и делать в Крыму стало нечего.

«В его понимании он просто перешел на работу в другую страну»

— Майор Шаркой, который лично говорил со следователем, узнал, что причина возвращения совсем другая: вашего сына после перехода на сторону оккупантов отправили в российский учебный центр, где он совершил ДТП. Чтобы избежать наказания по уголовному делу, которое на него собирались завести, Владимир и решил вернуться в Украину.

— Мне ничего об этом неизвестно, — говорит Людмила. — Я знаю то, что он успел поработать в России и заработал 47 тысяч рублей, это где-то 16 тысяч гривен. В декабре 2014 года позвонил домой и сказал, что нашел работу в Киеве. Но домой не доехал: его арестовали. Деньги конфисковали, но потом, правда, отдали мне.

Когда увидела его первый раз во время свидания в СИЗО, он сказал: «Не ожидал, что меня арестуют. Ведь я ничего плохого не сделал».

— То есть он не осознавал, что дезертировал и изменил Родине?

— К сожалению.

— Но суд пришел к выводу, что осознавал: «Поступая на службу в воинские формирования страны-агрессора, он действовал умышленно, понимал, что нарушает присягу, а его переход на сторону оккупантов нанесет ущерб государственной безопасности Украины».

— Да нет! В его понимании он просто перешел на работу в другую страну. То ли им это так подали, то ли он… ну, не дорос еще до таких понятий, как долг, преданность Родине, не знаю. Я спросила у него: «Жалеешь, что остался в Крыму?» «Жалею, — говорит. — Я раскаялся, мама. Но это ни на что не влияет. Закон есть закон».

В то же время он говорил и мне, и на суде, что служить на полуострове не собирался, и раз десять просил у командира части Стороженко, который тоже дезертировал и перешел на сторону оккупантов, об увольнении из армии. Но тот отказывал, мотивируя это тем, что у него нет украинской печати.

На суде прокурор передал судье российский паспорт, контракт с российской армией и рапорт сына с просьбой взять его на службу в армию Российской Федерации сроком на три года.

Но Володя утверждает, что копии этих документов, изъятые при обыске, не заверены печатью, российской присяги и российского гражданства он не принимал, а в армии оккупантов не служил и дня.

— Вы хотите сказать, что, выезжая в Украину, Владимир даже не потрудился уничтожить эти документы-улики?

— Так я ж говорю, что не понимал он. Ехал домой и даже не думал, что его могут «закрыть». Сын сообщил, что прокурор будет просить для него 12 лет, максимальный срок. Мы всем селом подписали петицию с просьбой смягчить наказание, а характеристику на сына подписал депутат с нашей улицы. Ребенок добрый, безотказный, всегда всем помогал…

Говорят, в Крыму дезертиров — военных и сотрудников милиции — около восьми тысяч. Сын рассказывал: «Я знаю многих пацанов, которые покаялись и хотят сейчас вернуться». Но после такого приговора, конечно, никто и не подумает возвращаться. Мне кажется, нужно пересмотреть закон. Ведь мой сын не первый. Когда Крым вернут, что, будут судить все восемь тысяч человек?

Ну, а мой получил по полной программе. Сын, можно сказать, предал Родину ради любимой женщины и будущего ребенка, но та от ребенка избавилась. И теперь у него ни жены, ни ребенка, ни страны. Отвернулась от него Родина.

— Так ведь и он отвернулся от нее.

— Так ведь раскаялся! Володя не может смириться с тем, что его называют предателем. «Мама, — говорит, — какой я предатель? Я никого не убил, не ограбил, на стороне России не воевал. Если бы мне дали условно, доказал бы, что люблю Украину — поехал бы в АТО.

Ведь воюют там бывшие „беркутовцы“, вину свою искупают. Почему мне не дали такой шанс?» Он так и сказал на суде: «Дезертир — есть вина моя, частично. Но то, что я предатель Родины… Я не считаю себя предателем».