"Украинское руководство бросило крымские части на произвол судьбы", — військовий льотчик про окупацію Криму в 2014 році

"Рассказы переселенцев из зоны АТО слушать жутко: пролетающие над головами «Грады», сгоревшие школы, полуголодные дети, прячущиеся в подвалах и бомбоубежищах… «Синдром войны» у многих из них останется до конца жизни. Но не менее страшно было два года назад жителям Крымского полуострова, хотя там не было ни бомбежек, ни артобстрелов. Незваные гости в военной форме, вооруженные до зубов, вражеские танки, ракетные установки, корабли российского Черноморского флота… И в придачу — абсолютное отсутствие информации.", - написала Дар'я Горська у статті для fakty.ua, передають Патріоти України.

«Зеленые человечки», как тараканы, облепили все военные части Феодосии, Севастополя, Бельбека, Евпатории и неделями держали наших солдат в осаде. Захватили здание Верховного Совета Крыма в Симферополе, подчинили себе местную милицию и службу безопасности. Украинское руководство на произвол не реагировало. Единственная команда, которую получали тогда офицеры ВСУ в Крыму, — не поддаваться на провокации. Многие из них от безысходности и страха, а порой и из корысти перешли на сторону захватчика.

Но были и те, кто, невзирая на отсутствие приказа «сверху», все же противостояли незваным гостям. Первыми свой патриотизм и отвагу проявили военнослужащие 10-й Сакской морской авиационной бригады. На свой страх и риск они эвакуировали с Новофедоровского аэродрома всю авиатехнику, чтобы она не досталась врагу. По словам координатора группы «Информационное сопротивление» Дмитрия Тымчука, российские военные пытались помешать нашим пилотам, перегородив взлетную полосу, но летчикам удалось оторваться. Один из этих смельчаков — 37-летний подполковник Николай П. (фамилию не называем по просьбе Министерства обороны Украины), русский по крови, но настоящий украинец по духу, — согласился рассказать корреспондентам, как это было.

«На николаевском аэродроме, где мы должны были приземлиться, нас никто не ждал»

— С момента появления на полуострове «зеленых человечков» мы ожидали всякого, — рассказывает командир отряда вертолетной эскадрильи морской авиационной бригады Николай П. — И штурма, и объявления войны, и открытого вооруженного противостояния. После захвата симферопольского «Белого дома» нашу часть по периметру окружили люди в военной форме. От высшего командования не поступало приказа ни защищаться, ни даже брать в руки оружие. Приказ был лишь один: не допускать провокаций.

Ситуация накалялась. Я хотел отправить свою семью в Луганск, но знакомый эсбэушник предупредил, что там будет еще хуже. То есть украинская власть заранее знала о вооруженном конфликте на Донбассе. В конце февраля так называемой самообороне Крыма сдался весь состав крымской милиции и СБУ. Нам всем тоже предлагали перейти на сторону захватчика, и многие согласились. Но у меня даже мысли такой не было — изменить присяге, хотя некоторые и намекали, что поступаю опрометчиво.

Блокировавшие нашу часть «зеленые человечки» сначала говорили, что приехали охранять нас от татар. Позже — что защищать от «Правого сектора». Многие верили, я — нет. Ведь татары помогали нашим ребятам эвакуировать семьи и даже проводили разведку. Под видом пастухов отслеживали передвижение вражеских войск. Настроение у нас было «тухлое». Пошли разговоры о том, чтобы переметнуться на сторону оккупантов.

Представьте: бригада численностью 900 человек сидит целыми днями в бездействии и слышит только российскую пропаганду, посулы высокой зарплаты. Надо сказать, что тем, кто пошел служить России, поначалу действительно платили втрое больше, чем нам. Но сейчас ситуация выровнялась, потому что этим предателям начальство поснимало надбавки за службу за границей — ведь Крым они теперь считают территорией России, а нам правительство зарплаты повысило. Тогда, в марте 2014-го, ситуацию осложняло то, что поселковый голова Новофедоровки встречал «зеленых человечков» хлебом-солью. А местные бабушки носили им борщи и пирожки, благодарили. В такой атмосфере оставаться было опасно — воинскую часть могли захватить в любой момент. Наш командир принял решение спасать авиатехнику.

— И личный состав?

— О личном составе речь не шла. Это в пехоте ценится каждый солдат. В артиллерии гораздо важнее пушки, а у нас в авиации на первом месте — летательный аппарат. Операция по эвакуации разрабатывалась в режиме строгой секретности. Третьего марта комбриг дал приказ о срочном вылете. На борту семи вертолетов было 32 человека и собака. Мы поднялись в воздух за восемь минут. Это рекорд, учитывая, что обычно на разлет семи машин нужно более двадцати минут. Двигались на высоте пятьдесят метров от земли. Для вертолетов это предельно мало, полет был опасным, ведь каждую минуту нас могли подстрелить с земли или с моря.

Самый большой корабль российского Черноморского флота — ракетный крейсер «Москва» тогда находился в заливе Донузлав и блокировал украинские корабли. Никто из нас не знал, какая команда дана его экипажу насчет наших вертолетов. В Евпатории пункт противовоздушной обороны и «Буки» тоже были захвачены врагом и могли быть применены против нас. В общем, риск был огромен.

— Боялись?

— Пилотам, которые ничего не боятся, вообще нельзя доверять технику. Стремно, конечно, было, не скрою. Но я всю дорогу разговаривал со своим штурманом, и от этого мы оба чувствовали себя спокойнее. Даже тогда, когда после мыса Тарханкут попали в полосу тумана и вообще не видели, куда летели. Еще одна опасность заключалась в том, что на николаевском аэродроме, где мы должны были приземлиться, нас никто не ждал…

— Неужели по вашим вертолетам не было видно, что это украинская авиация?

— Сразу можно и не разобрать. Военком одной из частей в Одессе рассказывал потом, что, когда мы пролетали мимо, местные бабушки с криками «Немцы вернулись!» бежали к нему за защитой. Наш военно-морской флаг — синий крест на белом фоне, да еще на синем борту вертолета. Издали это действительно похоже на немецкий крест. Так что реакция на наше появление в Николаеве могла быть любой. К счастью, мы долетели и приземлились без происшествий.

— Вы давно за штурвалом?

— Уже шестнадцать лет. С детства, как многие мальчишки, мечтал быть космонавтом, а увидев фильм «В зоне особого внимания», решил стать десантником. Когда вырос, любовь к небу усилилась. Пошел учиться в военный лицей на базе Ворошиловградского высшего авиационного училища штурманов, потом окончил Харьковский институт летчиков. Я сознательно учился не на летчика, а на вертолетчика, потому что в 90-е годы в стране был такой кризис, что авиатоплива для учебных полетов на самолетах не было. Студенты-летчики выпускались из университета теоретиками, сухопутами. А мне хотелось в небо, поэтому стал вертолетчиком.

— Почему вы не остались служить в России? Вы же русский.

— Да, моя мать родом из Коми, отец — из Ставропольского края. Но родился я в Луганской области и первый год своей жизни провел в Украине. И хотя до тринадцати лет вынужден был жить в Тюмени, где отец работал нефтяником, русским я себя никогда не чувствовал и поступать в лицей поехал домой, в Луганск. К большому моему сожалению, с родителями и младшим братом сейчас не общаюсь. После крымских событий они считают меня предателем и фашистом, врагом народа.

Родители моей жены тоже не разделяют наших политических убеждений. Они хоть и украинцы, но живут в Трехизбенке Луганской области, верят телевизионной пропаганде Кремля и мечтают о «русском мире». В Крыму, кстати, тоже всегда шла пропаганда России, так что нет ничего удивительного в том, что люди приняли оккупантов с распростертыми объятиями. Наш военный санаторий имени Пирогова в Саках обслуживал всю «верхушку» российской армии. А мы с женой Натальей всегда считали себя украинцами, хоть она по национальности тоже русская.

С Наташей мы вместе еще со студенческих лет. В Луганске военный лицей, где я учился, находится недалеко от ее медицинского лицея. Когда мы поженились, мне было 19 лет, а ей — 17. Уже в Крыму у нас родился Ваня, ему сейчас шесть лет. Сын — настоящий патриот. Во время оккупации Крыма, помню, он ехал в маршрутке и громко возмущался, увидев, что на здании милиции снимают украинский флаг и вешают триколор. У Вани все открытки и значки с тризубами, он хорошо говорит по-украински и очень скучает по Крыму. У меня никогда не было родины, я всю жизнь переезжал с места на место. Надеялся, хоть у сына будет свой дом, родной город Саки. Пока, к сожалению, не сложилось.

«В той ситуации все крымские части были брошены на произвол судьбы. Мол, справитесь с оккупантами — молодцы. Нет — так нет»

— Ваня, как и остальные малыши, выросшие в нашем гарнизоне, — настоящий сын летчика, — рассказывает жена Николая Наталья. — Дети пилотов с пеленок различают по звуку каждый вертолет и наперебой кричат: «Слышите? Это мой папа летит!», «Нет, это летит Ми-14, значит, это мой папа!». И Ваня, и я хорошо знаем звук вертолета Ка-27, на котором летает муж. Но в конце февраля прошлого года я боялась услышать этот звук, боялась, что с Колей что-нибудь случится.

Он четыре дня находился в части, заблокированной «зелеными человечками», мобильный включал, только чтобы сказать, что жив-здоров, и тут же выключал, чтобы не садить батарею. Мы с женами других пилотов сидели дома, смотрели новости крымского телевидения в прямом эфире и не знали, что будет дальше. Неизвестность и страх просто изматывали. Третьего марта, в мой день рождения, я купила тортик и стала ждать мужа — его обещали отпустить ненадолго домой. Но Коли все не было. Дозвониться до него тоже было невозможно. Во второй половине дня мобильный мужа вдруг ожил. Коля поздравил меня с днем рождения и извинился, что не сможет прийти домой, потому что находится в… Николаеве.

— Помните, что вы тогда чувствовали?

— Такое трудно забыть. Пережила целую гамму чувств. Сначала недоверие, непонимание, неприятие. Потом — спокойствие за мужа, что он теперь в безопасности. Следом — тревога за себя и сына, оставшихся беззащитными. Позже мне еще пришлось поволноваться за мужа. Когда через две недели Колю отпустили домой собрать вещи, я ужасно боялась, что его не выпустят с полуострова. На блокпостах вещи всех выезжавших из Крыма выворачивали наизнанку, людей обыскивали.

Если находили военную форму, украинскую символику или даже сообщения патриотического содержания в мобильных телефонах — не выпускали. Но муж вырвался. Его сутки продержали на таможне, но так и не нашли военный билет и флаг Украины, который он спрятал под торпеду автомобиля. А тогда, третьего марта, все мои негативные эмоции сменились гордостью за мужа. Вечером оставшихся на аэродроме ребят отпустили в гарнизон, и они — уставшие, небритые — пришли поздравить меня с днем рождения. Рассказали, что когда семь наших вертолетов одновременно поднялись в небо и стало понятно, что техника врагу не достанется, вся часть аплодировала пилотам и кричала «Ура!» Ребята успокаивали меня, говорили, что Коля вернется через недельку, когда все утихнет. Никто тогда не подозревал, что он уехал навсегда.

— Я два месяца не забирал семью в Николаев, потому что тоже надеялся, что ситуация на полуострове урегулируется и я смогу вернуться домой, — продолжает Николай Плескач. — Надежда угасла, когда началась антитеррористическая операция на Донбассе. Многие думают, что в Николаеве дышится легче, чем в Крыму. Нет, тут тоже есть сепаратисты и пророссийски настроенные жители. В Западной Украине лучше, там дух другой. Но и в Николаеве есть много хороших людей. Нам очень помогли друзья, месяц я жил у них, а потом снял квартиру для семьи. Ведомственное жилье мне не положено: у нас ведь есть квартира в Крыму, который считается территорией Украины.

В Николаеве мы с ребятами оказались очень востребованными. С первого же дня стали летать на задания. В том числе помогали в перевозке из Крыма личного состава морской пехоты. Феодосийским морпехам было вообще туго: командование приказало им снять пушки с БТРов и сдать оружие. Но они не сдались и дрались с врагом врукопашную! Украинское руководство в той ситуации вообще бросило все крымские части на произвол судьбы. Мол, справитесь с оккупантами — молодцы. Нет — так нет.

Многие именно из-за этого, почувствовав себя брошенными и никому не нужными, пошли служить России. Наш отчаянный поступок по эвакуации вертолетов стал толчком к тому, чтобы высшее командование наконец отдало приказ о выведении украинских войск из Крыма. Но, если честно, я мечтаю когда-нибудь вернуться туда. Наказать предателей, изменивших присяге, и снова увидеть на зданиях украинский флаг.