"Когда наши ребята шли освобождать Счастье, я сбежала из штаба и присоединилась к ним", - дівчина-боєць "Айдару"

Патріоти України пропонують увазі читачів інтерв’ю з бійцем штурмового підрозділу батальйону «Айдар» Андріаною Сусак, що нагороджена недержавним орденом «Народний Герой України», яке вона дала «Фактам».

— В батальон «Айдар» я попала, когда он еще не носил названия, — рассказала во время церемонии награждения негосударственным орденом "Народний Герой Украины" боец штурмового подразделения «Айдар» Андриана Сусак (позывной «Малыш»). — 8 мая 2014 года нас, больше ста майдановцев, направили в Луганск. Сказали, что едем на пять дней для охраны здания Луганского управления СБУ. С этой поездки началась моя дорога на войну. На фронте я находилась больше года, встретила там своего будущего мужа Максима. Демобилизовалась, когда уже пять месяцев носила под сердцем нашего сыночка Макара. Так что все это время ребенок жил со мной в окопе, ездил на танке, стрелял из ПТУРа (противотанковая управляемая ракета). И порой голодал — на войне не всегда хватало продуктов.

В мае 2014 года наша группа майдановцев в Луганск так и не попала: нас высадили в лесу возле села Няньчино (Белокуракинский район Луганской области). Там началось формирование добровольческого батальона, мы стали его первыми бойцами. Среди нас были как 18-летние ребята, так и люди, которым уже перевалило за пятьдесят. Неделя ушла на оформление бумаг, а затем нам раздали оружие. Я позвонила родителям и на работу, сообщила, что стала солдатом.

Тогда батальон был просто воинской частью ПП В0624. В тех местах протекает речка Айдар, в честь нее замечательная женщина с позывным «Мама Карина» предложила назвать подразделение. Ей принадлежит и идея эмблемы «Айдара»: филин с трезубцем. В те дни она открыла в «Фейсбуке» страничку батальона, на которую стало приходить много писем от желающих присоединиться к нам.

Список должностей для женщин в армии весьма ограничен. Поэтому женский состав «Айдара» (у нас было немало девчат) оформляли на службу, которая была разрешена. «Маму Карину», например, записали сторожем. На самом деле она занималась совершенно другой работой: ухаживала за ранеными, добивалась освобождения из плена наших ребят, собирала средства для батальона, организовывала похороны погибших… «Мама Карина» провела на фронте целый год.

— А кем стали на фронте вы?

— Бойцом штурмовой группы «Черные» (на нашей эмблеме знак пики и цифра 24). Впрочем, вначале меня отправили в штаб: мол, нечего девушке лезть под пули. Поэтому в первой операции батальона (она была проведена 25 мая 2014 года в райцентре Новоайдар) я не участвовала. Наши ребята взяли тогда 14 вооруженных автоматами сепаратистов, которые приехали для участия в акциях по срыву выборов президента Украины. Боевики врывались на избирательные участки, громили урны с бюллетенями, открывали беспорядочную стрельбу. Ими руководил священник московского патриархата. Часть задержанных заявила, что они «казаки войска Донского».

На просьбы перевести меня в боевое подразделение командование отвечало отказом. Но я решила: все равно будет по-моему. Когда узнала, что наши пойдут освобождать город Счастье, сбежала из штаба, спрятала лицо под балаклавой и присоединилась к побратимам, которые шли на штурм. Кто-то из ребят спросил меня: «Ты с нами?» Стараясь, чтобы мой голос походил на мужской, ответила: «С вами!» Когда мы вошли в город, меня увидела Надежда Савченко (ее позывной «Пуля»). «Что ты тут делаешь!?» — удивилась она. «Иначе не могу — не для того в добровольцы записывалась, чтобы бумажки перебирать», — заявила я ей. Счастье мы взяли 14 июня 2014 года. Ребята увидели, что в бою на меня можно положиться, поэтому я стала полноправным бойцом нашей штурмовой группы.

— Как вы познакомились со своим будущим мужем?

— Судьба свела нас во время формирования батальона в лесу возле Няньчино. В первый день пребывания там мы встретились взглядами и поняли, что созданы друг для друга — на войне чувства у людей обострены.

В начале войны бойцы «Айдара» продолжали практику, которая сложилась на Майдане: входили в ту или иную сотню. Максим был в «афганской», а я — в группе «Черных». Если бы перешла в группу к Максу, вполне возможно, пришлось бы варить борщи и стирать, а не воевать. Так что продолжительный период мы с Максом били врага порознь.

Максим дважды был ранен. В первый раз ребята привели его из боя с осколками в плече и в области сердца. У нас тогда был еще один «трехсотый» — парень, которому раздробило колено. Мы выгрузили все из уазика, занесли в него этого бойца, а Макс, несмотря на тяжелое ранение, сел за руль и благополучно довел автомобиль до госпиталя. После лечения он вернулся в «Айдар».

В следующий раз Максима ранило в лицо. Он шел третьим в своей группе, когда поблизости взорвалась граната. Те, кто был впереди, серьезно пострадали. Макс — гораздо меньше. Он пришел тогда ко мне со словами: «Ты только не переживай». У него все лицо было в крови. Я обработала раны, стала вытаскивать осколки. С одним из них справиться не смогла — железо вонзилось в череп. Пришлось везти Макса в больницу.

— Обрабатывать раны, останавливать кровотечения научились на войне?

— Да. По профессии я переводчик. На фронте пришлось освоить медицинские навыки. Впрочем, основная моя специализация — боец штурмовой группы: мы с ребятами выкуривали противника из сел и городов. Во время боев побратимы получали ранения. Штатный санитар не всегда находился рядом, поэтому зачастую первую медицинскую помощь им оказывала я. Например, в бою за Георгиевку бойцу с позывным «Херсон» перебило кость ноги в трех местах. Мы нашли подходящую доску, закрепили ногу. «Херсон» высокий — под два метра, вытаскивать его с поля боя было тяжело, но ничего, справились.

— Кого из раненых больше всего запомнили?

— Бойца из Луганска с позывным «Умар». Машина «Нива», в которой он ехал с побратимами, подорвалась на фугасе. Трое погибли сразу. Я сопровождала раненого «Умара» в больницу. Ехать было далеко, я всю дорогу твердила: «Живи, живи!» До больницы мы его довезли, но там он, к сожалению, скончался. Я сняла свою перчатку и больше ее не надевала, ведь на ней остался запах его духов.

— Вы участвовали в бою возле поселка Металлист, во время которого Надежда Савченко попала в плен?

— Да. Я находилась в селе Половинкино Старобельского района, когда мне на мобильный позвонил боец Юрий Крыжберский: «Мы попали в засаду, окружены в здании на перекрестке дорог возле Металлиста. Патроны и гранаты заканчиваются. Сделай что-нибудь». Юра был в Надиной группе, которая направилась на выручку разведгруппе «Айдара»: сепаратисты напали на разведчиков в районе гольф-клуба (находится между Счастьем и Металлистом). Позже группа Савченко напоролась на засаду.

После звонка Юры Крыжберского я стала обзванивать командиров рот, батальонов, которые находились поблизости, чтобы они помогли спасти ребят. В Половинкино собрали группу (я вошла в ее состав), мы сели в легковую машину и тоже поспешили на помощь. Места в автомобиле было мало, и я забралась в багажник. К сожалению, мы наткнулись на блокпост сепаратистов. Взять его нам помешала боевая машина пехоты противника — из пушки по нам открыли огонь. Бой продолжался около часа. Мы надеялись, что подойдут основные силы, направили побратима с позывным «Ниндзя» за помощью, однако ребята не смогли пробиться к нам. У нас были только автоматы. Тогда впервые потеряли бойцов — погибли трое. Побратим с позывным «Камаз» был убит в двух метрах от меня. Когда стали заканчиваться боеприпасы, нам пришлось отступить.

Тем временем сепаратисты взяли в плен уцелевших в бою под Металлистом ребят. Среди них были Надежда Савченко и Юрий Крыжберский. Юру вскоре удалось освободить, а Наде пришлось почти два года провести в российских застенках.

Ну, а сепарский блокпост, из-за которого мы не сумели пробиться к Надиной группе, затем взяли. Отступая, враг успел забрать тела некоторых своих погибших. За оставшимися на следующее утро приехал представитель боевиков. Из Металлиста врага мы выкурили. Добрались бы и до перекрестка, откуда мне звонил Юра Крыжберский, но этому помешало объявленное тогда перемирие. Знаете, что это такое? Это когда по тебе стреляют, а ты, согласно приказу, не имеешь права отвечать.

Тем летом десантники 80-й отдельной аэромобильной бригады, оборонявшие Луганский аэропорт, оказались в окружении. Чтобы взять под контроль дорогу в аэропорт, нужно было отбить у врага поселок городского типа Георгиевка. После завершения перемирия мы провели операцию по освобождению. Противник понимал значение этого населенного пункта, поэтому упорно оборонялся. Мы тогда понесли большие потери. И все же дорога на Луганский аэропорт оказалась в наших руках. Десантникам стали доставлять боеприпасы, подкрепление, воду, продукты, медикаменты. Вывезли раненых и тела погибших.

Затем были бои за город Лутугино, в ходе которых «Айдар» потерял 11 наиболее опытных бойцов, многие из которых прошли афганскую войну. Они учили нас воевать. Жизни этих людей унесли два выстрела из вражеского танка. Тогда выжил лишь один человек — Олег Сухарев с позывным «Сухарик».

После Лутугино у нас были очень тяжелые бои за Хрящеватое.

В конце августа российская армия открыто вторглась на Донбасс, из-за этого произошла трагедия под Иловайском. Украина утратила контроль над рядом населенных пунктов, в том числе над Металлистом.

В сентябре было достигнуто еще одно перемирие, установилась линия фронта, война стала окопной. На 29-м посту служил мой знакомый с позывным «Андреевич». Однажды позвонила ему, спрашиваю: «Нужна помощь?» — «ПТУР не помешал бы». Мы с мужем погрузили эту противотанковую ракету в машину, привезли на блокпост. Враг его нещадно обстреливал, так мы предложили «Андреевичу»: «У нас танк трофейный имеется, давайте мы на нем к вам приедем — лишним он здесь не будет. Вот только со штабом это дело надо согласовать». Руководство инициативу поддержало. Это было после второго ранения Макса. Нас с ним направили служить на 25-й блокпост. Танк использовали там как своего рода приманку, помогавшую выявить огневые точки противника. Барражировали на этой боевой машине на глазах сепаратистов и стреляли по ним. Они открывали огонь из пушек, что позволяло нашим артиллеристам засечь расположение орудий врага и прицельно бить по ним.

— У вас с мужем был семейный блиндаж?

— Нет, мы поселились в блиндаже, в котором жили шесть человек. С блокпоста я демобилизовалась на пятом месяце беременности. Сейчас сыну Макару семь месяцев. Максим до сих пор в армии — служит в морской пехоте.

— Чего вам больше всего недоставало на фронте?

— Душа. Запомнилось, как после одного из боев ребята наносили в баклажках воду из полуразрушенного плавательного бассейна. Сделали самодельный душ и предложили девушкам батальона воспользоваться им первыми.