Хіти тижня. Чому в Україні зневажають, а часом і ненавидять українську мову, - блогер

Про це на своїй сторінці у Facebook пише Володимир Яськов, передають Патріоти України. Далі - мовою оригіналу:

"Так сложилось: рождённый русской матерью от украинца-отца в украинском селе под Винницей, до пяти лет не знавший русского, за пять лет (с 5 до 10) полностью русифицированный на родине матери, я по возвращении в Украину – в своё украинство не вернулся.

Единственное, что сохранилось, – чуткость к просодии и семантике моего Muttersprache (правильнее будет сказать Omasprache: воспитывали меня украинские бабушка с прабабушкой).

Украинским я в школе и университете, на работе и в быту не пользовался (в Украине это было ни к чему), четверть века писал стихи по-русски, – в общем, был довольно типичным продуктом культурной политики московской метрополии…

…И именно поэтому с полной ответственностью заявляю: на моей памяти (то есть года с 1961-го) украинский язык и украинская культура в Украине, то есть в своём собственном доме, – никогда не были хозяевами; хозяевами здесь всегда были русский язык и русская культура: распоряжались, командовали, предписывали, кое-что разрешали, но пуще всего – запрещали… А ещё – насиловали и растлевали.

Если угодно, могу сказать по-другому: украинский язык и культура в Украине всегда, сколько я себя помню, отступали, сдавались почти без боя (а те немногие, кто такие бои вели, пользовались особым гостеприимством колонизаторов в мордовских и пермских лагерях: "украинских националистов" русские всегда ненавидели как-то особенно люто), переходили на позиции победителя, скукоживались, как шагреневая кожа, – русские же язык и культура в Украине никогда не подвергались ничему, что хотя бы отдалённо походило или с натяжкой могло быть названо преследованиями, притеснениями или гонениями.

Ни единого разу за все свои 60 лет я не попадал в Украине в ситуацию, когда мне было бы неловко за мой русский язык, и неоднократно сталкивался с презрительным, подозрительным отношением к языку украинскому. Он был загнан в гетто: в сёла центральной и западной Украины, в городах – в среду (на деле – малюсенькие анклавы) оппозиционной интеллигенции.

До сегодняшнего дня в Харькове, в котором я живу 44 года, русскоязычное большинство – от мэра-напёрсточника до его ужасающего электората – не отказалось от мечты об устройстве клона восточноукраинского Сомали (я о "ДНР-ЛНР", если кто не понял) – и непрерывно врёт, врёт, врёт в глаза друг другу и мне – о счастливой жизни в СССР, о страшных бандеровцах за каждым углом, а главное – о том, как мерзкие "укрофашисты" всегда преследовали русский язык и культуру, а сегодня уже совсем распоясались.

Свидетельствую: может быть, и не в подавляющем большинстве, но во множество своём городской обыватель глухо недоволен тем, что некоторые люди на улицах, а особенно в помещении (где им вроде и бежать некуда) вдруг осмеливаются говорить по-украински. Если это случается в маршрутке, даже сейчас, после трёх лет освободительной войны, наступает какая-то мгновенная оторопь – как в присутствии сумасшедшего (ну, может, не такая сильная). Все на мгновение затихают – как если бы вдруг о чём-то задумались. Но о чём им задумываться, о чём они способны задуматься? Это реакция не интеллектуальная – это физиологический ответ организма. Ещё недавно там и сям замелькали бы кривые ухмылки, раздались бы замечания ("о, о, вы его послушайте: выпендривается"). Сейчас в основном глухо молчат, но это молчание красноречивее всяких слов. И сила его такова, что я, с моим вполне приличным украинским, не рискую, стыжусь говорить по-украински без внешней причины. С удовольствием отвечаю, откликаюсь, но сам разговор на украинском не завожу, не инициирую, не провоцирую.

И вот что примечательно: у этих ненавистников украинского языка в большинстве случаев хватает чутья и понимания, чтобы подметить малейшую порой шероховатость, неправильность в произношении или словоупотреблении смельчака (нахала), осквернившего их общество своей речевой непристойностью. То есть украинский язык они в общем знают, иногда неплохо, – но сами говорить по-украински не станут ни за что! И искренне оскорблены тем, что вынуждены его время от времени слышать. Иногда трудно понять, чем именно так возмущены эти люди: тем ли, что человек осмелился на то, на что не осмеливаются они сами? Тем ли, что он только позорится со своим "типа украинским"? Или в основе здесь всё-таки ненависть к тем, кто всегда ходил с опущенной головой, а сейчас посмел её слегка приподнять? Ещё не поднял, но уже приподнял. И в глаза смотрит. Исподлобья – но смотрит, взгляд не отводит.

И их корёжит от зрелища этой чужой – неуклюжей, неловкой – свободы. Сами-то они остались рабами. Самое смешное, самое нелепое, что в них, как угольная пыль в кожу и лёгкие шахтёров, намертво въелось не только рабство, но и – парадоксальным образом – чувство господства, точнее – чувство попранного господства. И проявляется оно через другое ощущение – оскорблённого эстетического чувства. Вместо "человеческого языка" они вдруг слышат что-то несуразное, нелепое, не имеющее права на существование, а потому – наглое, неприемлемое, безобразное. И их передёргивает от омерзения. Что весьма странно – потому что их "русский" в большинстве случаев весьма далёк от совершенства. За десятилетия коллаборационизма они усвоили беглый гибрид русского канцелярита и фени, на котором изъяснялось местное провластное отребье… И что им теперь прикажете делать? Отказываться от с таким трудом приобретённых навыков?

…Я – не столько о навыках языковых, сколько о навыках иного рода: о привычке чувствовать себя "человеком", то есть ходить по струнке, втирать очки, гнать туфту, хапать что плохо лежит, а главное – быть или по крайней мере казаться (для них это давно стало неразличимым: привычка – вторая натура) благонадёжным. А теперь эти навыки оказываются невостребованными: украинской власти (какая она ни есть) нет дела до их идеологической выдержанности и преданности.

Они нутром чуют, что вот эти, разговаривающие вслух по-украински, выпендривающиеся, делают это по каким-то непостижимым их пониманию причинам. Эти отвратительные "укроговорящие" делают это не для того, чтобы подлизаться к власти (как это делали они сами, повально записываясь в своё время в русские), не ради карьеры, удобства, комфорта, благ, льгот, не ради одобрения окружающих, а… непонятно почему. Бесплатно, б*я, – только чтобы нормальному человеку настроение испортить.

Одна из таких типичных полурусских, лаборант "кафедри політології ХНУ" (!), принимая от меня несколько книг и брошюр известного украинского правозащитника, многолетнего узника советских лагерей Юрия Васильевича Бадзьо, глянула на названия – и произнесла с непередаваемой интонацией: "Свидомый…" И столько в этом слове было искренней ненависти, столько человеческой обиды… Так говорить может только человек, которого публично унизили, плюнули в лицо.

Я их даже понимаю: вот это их чувство растоптанности. "Кто был всем, тот стал никем". Самое нелепое, что на самом деле они всегда были никем – раздавленными советскоподданными мокрицами, довольными "собой и женой, своей конституцией куцей". Но задним числом им воображается, какими счастливыми хозяевами они были на своей земле. А ещё им точно так же воображается, что сейчас их ущемляют, оскорбляют, унижают, преследуют. Что откуда-то из нор повыползали какие-то отвратительные "укропы" – и смело ходят по их улицам и дзявкают что-то во всеуслышание на своей "мове".

И это всё происходит в "первой столице" Украины. Больше всего эти люди напоминают мне некоторых ирландцев, живущих в трёх ирландских графствах Ольстера, но душой и телом принадлежащих Северной Ирландии. Они кое-как понимают гэльский, но из принципа говорят только по-английски; они, разумеется, протестанты… И они всё ещё, девяносто пять лет спустя, не могут смириться с тем, что их родина после семивекового английского владычества стала независимой. Как же так?!

…Прошу считать это официальным свидетельством в каком-нибудь Небесном Нюрнберге, где России воздастся по делам её:

Но есть и божий суд,

наперсники разврата!

Есть грозный суд:

он ждёт…

P. S. В комментариях мне уже написали, что там-то и там-то, в такой-то аудитории, на таком-то собрании, в таком-то магазине все отлично поняли украинский и лояльно к нему отнеслись. О понимании я и сам написал, а цивилизованное отношение в целевых или случайных аудиториях обсуждать не собираюсь: это не моя тема. Я пишу не об исключениях, не о "прекрасных ростках будущего", которые вольно видеть кому угодно и в чём угодно (как говорит моя мудрая жена: всегда найдутся люди, готовые восхищаться чем угодно). Я – о нашей повседневности. В моём подъезде 72 квартиры – и ни одного взрослого, говорящего по-украински. Приходящая к бабушке со второго этажа внучка говорит на школьном украинском. Это всё, что я хотел сказать."