"Що поранений сепаратист вижив, раділи всі. Навіть той, хто в нього стріляв", - ветеран Дебальцевого створив виставу у "Театрі переселенця"

У київському "Театрі переселенців" відбулася прем'єра вистави, створеної 23-річним військовим санітаром, який пройшов Дебальцевський котел. Переселенці з Донбасу, волонтери, військові, які повернулися із зони АТО, - це герої постановок документального театру, що з'явився навесні 2015 року, коли суспільство почало усвідомлювати наслідки військового конфлікту. Організований на базі Центру науки і мистецтва «DIYA» за підтримки Посольства Федеративної Республіки Німеччини в Україні «Театр переселенців» став майданчиком, на якому говорять про біль людей, що покинули свої будинки, і місцем, де вони вперше знаходять приводи для оптимізму. Про це пише видання ФАКТЫ, передають Патріоти України.

На днях в «Театре Переселенца» состоялась премьера спектакля «Товар». Его автор, режиссер и ведущий актер — 23-летний киевлянин Алик Сардарян, военный санитар, прошедший Дебальцевский котел.

Полевой медпункт, где работал Алик, располагался в полуподвальном помещении мастерской шиномонтажа на «Кресте» — перекрестке дорог на Донецк и Луганск, при въезде в город Дебальцево. На сцене парень делился самыми знаковыми эпизодами своих военных будней.

По долгу службы Сардарян сообщал родственникам погибших бойцов о том, что близкий им человек умер у него на руках. Иногда приходилось рассказывать об этом подробно. Потому что на том конце провода не готовы были смириться с утратой, отказывались верить.

Некоторые не верят до сих пор даже результатам генетической экспертизы. Говорить людям о гибели родных тяжело. Но, как выяснилось, еще тяжелее, когда не знаешь, что и сказать, потому что человек бесследно исчез…

— До войны я не понимал, как в нашем веке высоких технологий люди могут пропасть без вести, — замечает Алик. — Вернее, как можно не опознать то, что осталось от человека…

Оказалось, такое возможно. Мама Алика Сардаряна, медсестра, которая ушла на фронт вместе с мужем и сыном, рассказала такой случай из своей практики. В госпитале в прифронтовом Артемовске к ней обратился офицер, попросив помочь опознать погибшего бойца. «Где он?» — спросила медсестра. «Вот», — офицер протянул ей пакет. В пакете была салфетка, а в ней — горстка пепла. Это все, что осталось от парня.

— В тот момент мы поняли: то, что человека могут убить на войне, еще не самое страшное, — рассказывает главный герой спектакля Алик Сардарян. — Страшнее, когда близкие не имеют возможности узнать о его судьбе, не могут его похоронить. Поэтому все стены нашей «ординаторской» были увешали листами ватмана, на которых мы записывали все, что успевали узнать о поступавших к нам раненых бойцах. Иногда эти записи помогали идентифицировать ребят.

Так удалось узнать о судьбе одного раненого, которого не довезли до госпиталя: санитарный транспорт расстреляли. Перед отправкой в тот роковой рейс боец, будто предчувствуя скорую кончину, все время повторял: «Я больше никогда не увижу свою Софийку». Позже Алику удалось найти доктора, который первым оказывал помощь парню. Врач вспомнил бойца по… ранению (это профессиональное: полевые медики запоминают не имена, а ранения). А затем разыскивавшие солдата сослуживцы рассказали, что Софийкой звали его маленькую дочь.

— Так двухлетняя Софийка, сама о том не подозревая, помогла опознать своего погибшего отца, — говорит Алик Сардарян.

От историй санитара полевого медпункта — мороз по коже. Алик воочию убедился, что боль испытывает не только поверженный враг. На войне смерть одного человека придется пережить всем, кто к ней причастен. И тому, кому выпадет сообщить о гибели родным убитого. И тому, кто будет опознавать тело. И тому, кто облегчит страдания умирающему. И даже тому, кто нажал на курок. Если же раненый выжил, то, по словам собеседника, чувство облегчения испытывают все.

— Мне довелось в полевом медпункте наблюдать, как радовались все, когда узнали, что раненый сепаратист выжил, — вспоминает Алик. — Даже боец, который в него стрелял!

Он снял эту историю на видео. И сегодня ежится, вспоминая тот морозный февральский день, когда в медпункт на «Кресте» принесли едва живого боевика. У мужчины была большая кровопотеря, чтобы восполнить ее, требовалось немедленно влить физраствор. А раствора нужной температуры под рукой в тот момент не оказалось.

— Представляете, каково ему было? — в голосе собеседника сквозит чувство вины. — На улице «мороз и солнце — день чудесный». Это было 9 февраля — последний день перед полным окружением Дебальцево. И по жилам промерзшего человека разливается жидкость, которая леденит кровь…

Думая, что умирает, боевик продиктовал полевым медикам свои имя и адрес в Горловке — чтобы сообщили о смерти родным. Тем не менее усилия врачей были не напрасны, к раненому стала возвращаться жизнь. Он попросил закурить.

— Доктор разрешил мне дать ему сигарету, сказав, что с такими ранениями жить этому пациенту все равно осталось от силы минут десять, — рассказывает Алик. — Однако боевик с двумя пулями в легких и двумя — в руках выкурил четыре сигареты. Четыре! Забегая вперед, скажу, что он пережил эвакуацию в Артемовский госпиталь и операцию. Спустя две недели я узнал, что его… обменяли.

А тогда зашедший в медпункт боец, увидев, как мы дружно суетимся возле явно «не нашего» раненого, удивился: «Это сепар? Почему вы его не добьете?» Мы молча продолжали делать свою работу. Боец вышел, затем снова появился в дверях с подушкой в руках. Тот, кто только что предлагал добить раненого врага, спустя пять минут подложил ему под голову подушку!

Сострадание и делает нас людьми. Парень, который принес раненому врагу подушку, вскоре погиб. Он был последним, кто выехал из Дебальцево на «скорой» вместе с пострадавшими бойцами из нашего медпункта на «Кресте». Машину расстреляли… А позже я оказывал первую помощь солдату, ранившему того сепаратиста.

«Живучий, падла», — ворчал боец, которому Алик показал видео спасения «дээнэровца». Но по его улыбке санитар понял: мужчина доволен, что противник выжил.

— Надеюсь, что, если я окажусь в таких же обстоятельствах, как тот боевик, ко мне тоже отнесутся милосердно, — признается автор постановки. — Хотя в Крыму со мной и коллегой поступили не так. Меня били, резали, заставляя сознаться, что я — польский шпион.

Алик, у которого в паспорте стояла киевская прописка, а при себе был польский студенческий, вынужден был «сознаться». Потому что слышал, как в соседей комнате избивали его товарища — девушку — активистку Майдана.

Они вместе приехали в Крым в марте 2014 года, чтобы своими глазами увидеть так называемый референдум и по возможности его запечатлеть. Люди с автоматами в камуфляже и балаклавах сняли их прямо с поезда.

Алика и его знакомую выпустили из подвала, который находился в помещении стационарного поста ГАИ, как раз в день «референдума» — 16 марта 2014 года, взяв с них обещание, немедленно покинуть Крым. Пришлось уехать.

…На протяжении всего спектакля «Товар» на сцене безмолвно лежит «умирающий человек». Как напоминание о том, что война — это прежде всего смерть. И ужаснее — лишь горстка пепла, оставшаяся от неизвестного солдата.

— Бывает, что и пепел некому опознать, потому что все, кто видел смерть бойца, тоже погибли, — вздыхает Алик Сардарян.

Рассказать зрителю о пережитом автору спек­такля «Товар» предложил известный немецкий режиссер Георг Жено, который с 2013 года реализует волонтерские проекты в Украине. Познакомились Алик и Георг летом 2014-го в Николаевке — городе-спутнике Славянска, где вместе работали в рамках общественной организации «Новый Донбасс». В Николаевке Георг Жено поставил спектакль, героями которого стали ученики местной школы, пережившие боевые действия в городе.

Персонажами следующей документальной постановки Георга Жено «Где Восток?», сцены из которой впервые были показаны во Львове минувшим летом, стали вынужденные переселенцы из Донбасса, ныне проживающие в западных областях Украины. Осенью этот проект стартовал и в Киеве.

— Мы решили сделать наглядной эту огромную цифру — миллион пятьсот тысяч человек, бежавших от войны на Востоке Украины, — рассказывает создатель «Театра Переселенца» немецкий режиссер и волонтер Георг Жено.— Такое количество людей, только по официальной статистике, стали вынужденными переселенцами в своей стране. Я думаю, что театр сегодняшнего дня — это театр социальный и терапевтический. Место психологической поддержки.

— У нас нет заранее на писанных монологов, — говорит куратор проекта украинский драматург Наталья Ворожбит. — Нет актерской игры. Только живые люди, которые рассказывают о реальных ситуациях, произошедших в их жизни: война, спонтанное бегство из дома, трудности с поиском жилья и поиском своего «я» в чужом городе.

— Никогда не думала, что война выведет меня на столичную сцену и режиссер доверит мне роль ведущей спектакля, — делится своими впечатлениями Наталья Бедусенко, переселенка из Алчевска Луганской области (на фото), рассказывающая свою историю с куклой — сказочницей бабушкой Феклой — в руках.

Свой путь в театр, которым она бредила всю жизнь, Наталья Николаевна начала пять лет назад, когда в 59 (!) лет стала студенткой Луганской академии культуры и искусства. Ее первой аудиторией были люди с ограниченными возможностями и дети-инвалиды, с которыми она работала как член волонтерской общественной организации.

В июне 2014 года, вывозя своих подопечных в Одесскую область на море, пенсионерка-волонтер еще не знала, что больше не сможет вернуться домой. Год она обитала в комнате киевского общежития вместе с еще четырьмя жильцами. Сейчас делит комнату с ребенком, за которым присматривает. Отдушиной в эвакуации для Натальи Николаевны снова стал театр — «Театр Переселенца», о котором узнала из странички в социальной сети .

В постановках театра каждый раз участвуют новые «актеры», озвучивающие свои подлинные истории. Во время спектаклей звучат песни в исполнении народного театра фольклорной песни «Дивина» Донецкого национального университета.

Свой репертуар члены коллектива собирали более 15 лет в Донбассе. «Вилітали орли», «Драгун коня, ох, сідлає», «Скажи мені, моя ненько» — песни, которые они впервые услышали от пожилых жительниц села Семеновка под Славянском. Летом 2014-го там шли кровавые бои. Живы ли старушки, которые пели эти песни, донецкие исполнительницы не знают.

Но их песни живы. И украшают постановки театра, на сцене которого переселенцы, волонтеры и участники боевых действий свидетельствуют о пережитом в этой необъявленной войне.