"Признание Кремлем отдельных «героев» Макеевки, позволило заглянуть на задворки России. Любительские и профессиональные кадры похоронных мероприятий в Самаре рассмотрел демократический интернационал. И обнаружил целостную в своей угрюмости толпу. Объективы телефонов и камер разделили ее на две составляющие", - пише одесит Олександр Прилипко на своїй сторінці у соцмережі "Фейсбук", передають Патріоти України, та продовжує:
"В одной сосредоточились пожилые, плохо одетые и неухоженные, кое-где со вставными металлическими зубами. В другой – репродуктивные, разодетые в шмотки цветов китайского неба и флага. Вдовы, отцы и матери жертв в кадры не попали. Да и фамилий погибших никто не назвал. Упомянули лишь по должности заместителя командира полка.
Смерть в России акт вовсе не завершения жизни индивидуума, а презент континиус политического процесса, где личность покойника имеет такое же значение, как качество гроба или состав оркестра, играющего марш.
В конце 70-х в Петровском Заводе Забайкалья меня поразил странный обычай. Там в авангарде траурной процессии непременно шла многочисленная группа знаменосцев, не меньше дюжины. Флаги всевозможных оттенков красного развивались над гробом, напоминая шествие кустодиевского «Большевика». На кумаче красовались вышитые ордена, серпы с молотом, профили Ленина и надписи, вроде «Победителю всесоюзного социалистического соревнования». Бездыханные герои таких шествий, чаще всего были пьяницами, замершими по причине отключки на 40-градусных морозах.
Спустя годы для меня стал очевиден подлинный смысл выражения Маркса: «Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей». По сути он и стал манифестом идеологии, отрицающей ценность жизни для низов. Ту же мысль выразил Путин, сказав, что русскому мобику лучше умереть в Украине, чем скончаться от пьянства и катастроф в России. Мобику тоже нечего терять…
Вообще, советская культура отношения к смерти заслуживает изучения. Из нее проистекает тяготение к братским могилам, неизвестным солдатам и другим явлениям с эпиграфом «отряд не заметил потери бойца». Личность не интересна для коллектива, вовлеченного в политический процесс. Она даже опасна, как подлинные имена 28 панфиловцев. Назовешь людей – уничтожишь миф.
Во время Гражданской войны (которая, кстати, длилась в СССР не до 1922 года, а до 1928) в Одессе деникинцы повесили на фонарных столбах четырех, якобы, красных агитаторов против мобилизации. Ярмарочную площадь, где это случилось, большевики переименовали потом в площадь Четырех повешенных. Еще позже детский садик (!) назвали садиком «Четырех повешенных». Кем были повешенные никого не интересовало - ни красных, ни белых. Зато их смерть пригодилась тем и другим.
Российская власть с трудом признала гибель 89 солдат и офицеров из Самары, не назвав их поименно. Вовсе не потому, что она боится народного гнева или выплат компенсаций семьям погибших. Такова давняя традиция героизации на условиях анонимности, перешедшая из советской в русскую. Случись победа, список жертв увеличивается. При путинской власти количество погибших в «ВОВ» возросло с 25 миллионов, до сорока. Поражение диктует противоположную арифметику. Жертвы сокращаются. Поэтому вместо 500 называют 89.
Российское общество, за исключением «Мемориала», объединившего немногих, никогда не пыталось понять, что произошло с ним во время двух мировых, гражданской, афганской, чеченской, других войн и революций. Поэтому не поймет нынешнюю, российско-украинскую. Смерть им к лицу в историческом и этическом смыслах. Она, не требуя отпущения грехов, возвышает воров, убийц и насильников до уровня национальных ориентиров. Не только в пригожинской интерпретации. Не следует выяснять кем именно были 26 бакинских комиссаров или Космодемьянская, Матросов или Моторолла, важно, что их смерть подпитывает пропаганду и самомнение россиян. «Мы за ценой не постим», говорят они себе, отчетливо понимая, что смерть стоит не дорого в стране, где в мирное время гибнет чуть меньше, чем в военное, когда вообще не считают затрат.
Смерть универсальный объединитель. Ей пользуется власть, пользуется общество и близкие покойного. Благодаря ей, получают новые квартиры и должности, новые возможности. Спасшийся от смерти в плену презираем. Лучше бы погиб. Выживший после обстрела – обуза, калека, непригодный для жизни и политики. Рогозин, придя в себя после удаления осколков из задницы, тут же отправил извлеченные предметы французскому послу. Надо было реабилитироваться за дезертирство от смерти, которая бы послужила товарищам лучше живого Рогозина.
Известный русский сатирик описал все происходящее в его стране одним глаголом - воруют. Метафора, но для ее полноты не хватает существительного - жизни".
Інформація, котра опублікована на цій сторінці не має стосунку до редакції порталу patrioty.org.ua, всі права та відповідальність стосуються фізичних та юридичних осіб, котрі її оприлюднили.
Приєднуйтесь
