"После разговора, телефон выпал из рук и разлетелся на части. Ну вот, это конец. Живым они его могут и не выпустить", - дружина про полон чоловіка

"3 мая 2016 года – вторая годовщина с того дня, когда мне позвонили и сказали: «Это Юля? Люди в камуфляже повели вашего мужа со связанными руками и под прицелом автомата, посадили в машину и увезли». С этого началась небольшая борьба за жизнь и здоровье моего – тогда еще будущего – мужа. Вот история плена. Женский взгляд", - написала Юлія Кішенко у статті для Інформатора, передають Патріоти України, та продовжила:

Утро.

Тогда была «горячая» пора. Были захвачены все административные здания в Луганске. Я уже ходила без желто-голубой ленты на сумке. Не спорила о взглядах со случайными людьми. Но жизнь продолжалась, и я решила посадить цветы во дворе нашего дома. Субботний день начался с похода на рынок. Пока покупала нужные вещи, позвонили и сказали, что толпа пророссийских митингующих избила одного нашего парня. В городе становилось жарко.

Вернувшись домой, я провела почти целый день во дворе одна, сажала цветы, занималась воспитанием молодого пса Молки. И тут на секунду решила зайти в дом, посмотреть не звонил ли мне кто. Такое резкое желание: пойти к телефону именно сейчас. Зная свою интуицию, пошла в комнату.

В этот момент зазвонил телефон, незнакомый номер. В трубке сказали: «Это Юля? Люди в камуфляже повели вашего мужа со связанными руками под прицелом автомата, посадили в машину и увезли. Это говорит жена парня, который это увидел. Запишите номер машины, которая увезла Алексея». Так же, выяснилось, что с ним забрали нашу подругу Аню.

После разговора, телефон выпал из рук и разлетелся на части. Ну вот, это конец. Живым они его могут и не выпустить. Дрожащими руками собрала телефон, собралась сама и через пять минут ехала в маршрутке в сторону захваченного СБУ. Предположительно его повезли туда. Пока ехала, звонила всем нашим активистам, как назло никто не брал трубку. Потом поняла, что огласка – это защита его жизни. Звоню другу с телеканала “Ирта”. К моей радости он взял трубку, выслушав всю историю, сказал: «Все сделаем, скоро сюжет будет в эфире».

Вечер.

Потом начались бесконечные звонки мне и от меня. И только Лешин телефон молчал. Решили подать заявление в милицию о пропаже человека. Пока рассказывала дежурному в чем дело, смогла дозвониться Алексею. Его телефон включился, и он поднял трубку.

– Леша, ты в СБУ?
– Да.
– Когда тебя отпустят?
– Не знаю.
– Тебя били?
– Все в порядке.
– На каком ты этаже?
– Все, пока.

Прямо в РОВД Ленинского района города Луганска, сидя перед следователем, я говорила по телефону с человеком, которого незаконно, против его воли держали в захваченном здании и, судя по голосу, били… И тут мне говорят: «Зачем вы подаете заявление? Вы же знаете, где он находится». Трудно было сдержать эмоции. Сейчас я это уже плохо помню, но кажется я не очень вежливо ответила этому молодому человеку. Заявление приняли.

Сама не знаю, почему спросила про этаж. Интуиция подсказала. Но потом выяснилось, что Леша был на четвертом этаже – туда помещали самых провинившихся перед борцами за “русский мир”. Со мной рядом всегда был кто-то из друзей. Не буду называть имена (на всякий случай). Ребята и так все знают. Все эти люди переживали не меньше меня. Мы поддерживали друг друга.

Начались бесконечны часы, проведенные под СБУ. Ко мне присоединился друг семьи, нам разрешили посидеть в кафе и зарядить постоянно садящийся телефон. Я нашла номер телефона Тимура Юлдашева, который в то время также насильно удерживался в захваченном здании. Общалась с ним долго и по душам. Сначала спрашивала не видел ли он там Лешу, потом начала узнавать про самого Тимура. Спрашивала о его положение там и о возможном освобождении. Тимур оказался очень открытым и сильным человеком. Находясь сам в заточении, морально поддерживал меня.

Мы – актив Гражданского сектора Евромайдана Луганска – звонили во все возможные инстанции. Дошли до администрации тогда и.о. президента. Подняли всех журналистов. Репортажи были на местных и всеукраинских телеканалах. Подключили представителей ООН в Луганской и Донецкой областях. И многих других, о которых пока не будем говорить публично…

Ночь.

Уже давно стало темно, кафе закрылось и нас выпроводили на улицу. Стало совсем страшно. Мне звонила моя мама и говорила: «Я сейчас сама пойду в это СБУ и потребую, что бы его отпустили. Юля иди домой, не рискуй». Самое сложное было объяснить, почему я не могу отойти от этого проклятого здания. Были звонки даже от знакомых, поддерживающих «ту сторону»: никто не ожидал, что зайдет так далеко. Пытались узнать, как я, поддержать меня.

Над головой начали кружить самолеты, так низко, что можно было рассмотреть пилота. От ОДА доносился звук автоматной очереди. Настал комендантский час, но я не могла уйти домой, лечь спать. Я знала, что если буду рядом, то и с ним все будет хорошо. Позже мы собрались у нашего друга дома, который жил недалеко.

Все это продолжалось и продолжалось. Нам звонили и говорили, что до 12 ночи отпустят, потом после 12. Потом сказали, что сейчас же комендантский час и отпустят утром. Я не могла уснуть.

Ночью позвонила девушка из Киевской медсотни Евромайдана. Мы были знакомы только по телефону. Она не знала, что у меня сейчас происходит. Она позвонила и просто рассказала, как нужно действовать, когда в вашем городе появляются пострадавшие и раненные.

Поздно ночью раздался звонок Лешиной мамы. Я подумала, как я ей сейчас расскажу в чем дело. Как маме можно сказать о том, что ее сын задержан сепаратистами? Но вышло иначе. Оказалось, она не знала, что случилось. Спросила все ли в порядке у Леши, наверное, сел телефон? Пришлось соврать.

Не было ни слез, ни истерик. Просто сжатые нервы в кулак и мысль о том, что я должна сделать все, чтобы его отпустили. Странное трепещущее чувство сильной тревоги где-то в районе живота. Постоянные мысли: что мы можем сделать еще, к кому обратиться?

Утро.

В пять утра, я случайно нашла видео в интернете, где было показано как Лешу и Аню заводят в захваченное здание СБУ. Люди вокруг кричали: «Деды воевали, а он…». К сожалению, я не догадалась сохранить видео, а потом его удалили из сети.

Я тогда многого не понимала. Не знала о правилах безопасности. Не знала, что будет дальше. Все утро я просидела на лавочке в парке напротив здания СБУ. Ждала. Ждала, когда отпустят и все это закончится.

В один момент решила отойти в магазин. Шла по парку, в котором прошла моя юность. В котором устраивались кинофестивали, посвященные правам детей – «32 мая». Шла и слышала за спиной странный, новый для меня, звук клацающего железа, с опаской оглянулась. Это был звук, издаваемый автоматами, висящими на плечах каких-то людей в камуфляжной форме. Они тоже шли в магазин. В супермаркете были дети, бабушки, молодые женщины и эти какие-то люди с автоматами за спиной. Тогда это казалось дико и хотелось забрать у них оружие, сказать идите по домам, не трогайте мой город. Но я молча прошла мимо.

И тут раздался звонок. В трубке произнесли: «Их отпустили. Леша едет домой». Через 5 минут я ехала в маршрутке и с недоумением смотрела на людей, у которых не было никакого страха в глазах, которые привычно ехали по своим делам. Мы были с ними в разных «мирах».

День.

Забежала в дом. Увидела Лешу. Без слов, тихо подошла, обняла. Я не могла понять, почему он старается стоять так ровно. Неестественно ровно. Сняла футболку, а там… Вся спина синяя. Отпечатки от цепей и дубинок. На запястьях темно-синие следы от пластиковой стяжки. Ноги и руки в огромных синих побоях. Стал ком в горле, хотелось зареветь, но слез не было.

Вызвали знакомого врача. Родителям сказали спину потянул. Вечером заходит Лешина мама в нашу комнату. А у нее в глазах такой же страх, как был у меня. Увидела по телевизору репортаж о сыне. Хорошо, что она узнала об этом когда все закончилось. Через три дня мы ехали из Луганска в сторону Днепропетровска. Но это совсем другая история.