Всі ці мертві звідкись взялися: Правозахисники у РФ виявили "аномальну смертність" росіян у кількох російських регіонах

Громадянська активістка Тетяна Колесова, чия професійна діяльність пов'язана зі статистикою, помітила аномальну смертність від зовнішніх причин, зафіксовану починаючи з весни 2014 року в трьох російських регіонах. Вона задається питанням, чи не ховаються за цими цифрами бойові втрати на Донбасі і в Сирії. Про це йдеться на сайті Радіо Свобода, інформують Патріоти України.

Тетяна Колесова співпрацює з некомерційною організацією "Спостерігачі Петербурга", а кілька років тому вона зайнялася електоральною статистикою і виявила там багато дивного. Тепер вона звернула увагу на статистику демографічну і теж зіткнулася з речами, яких не очікувала побачити. Наприклад, вивчаючи структуру і динаміку смертності в різних російських регіонах, вона виявила, що в трьох з них смертність виглядає надто вже великою, причому в одному випадку її різкий стрибок припадає на травень 2014 року, в двох інших починається з весни 2015-го. Далі - мовою оригіналу:

"При регистрации смертности от внешних причин указывается четыре основных причины: убийства, самоубийства, транспорт и случайные отравления алкоголем. Они указываются в оперативных данных, но я обратила внимание, что, когда эти причины учтены, сверх того остается еще примерно такое же количество смертей – и эта цифра растет. Как правило, из года в год от одних и тех же причин умирает примерно одинаковое количество людей – с небольшими колебаниями.

Где-то бывает перекос в сторону транспорта, где-то в сторону алкоголизма, но все же эти цифры в основном стабильны. Что же тогда растет? Я стала вникать, потратила на это очень много времени, познакомилась не только с оперативными данными, но и с итоговыми отчетами, с большим количеством источников, статей, учебников.

И я обнаружила, что у нас за последний период, чуть меньше трех лет, с мая 2014 года стали регистрироваться странные или аномальные цифры смертности. Получается, что смертей по причине убийства, самоубийства, транспорта и случайных отравлений алкоголем остается столько же, а вот этот туманный остаток увеличивается. И наблюдается этот процесс в трех регионах – Воронежской и Нижегородской областях и Красноярском крае. На то, чтобы выяснить это, ушла уйма времени. На мой запрос Федеральная служба государственной статистики прислала мне архивные документы – отчеты за прошлые годы.

– А вы обращались туда как частное лицо?

– Да, у нас по закону любой человек может отправить запрос хоть в службу статистики, хоть в МВД, хоть в Центральную избирательную комиссию, если ему не понравится что-то на выборах. И вот мне прислали отчеты за прошлые годы, и я сделала отправной точкой 2013 год. Все по этому поводу шутят, ведь все, кто, как и я, учился в советской школе, привыкли, что все тогда сравнивалось с 1913-м – последним довоенным годом.

Вот я и сравнивала данные по смертности в разных регионах с данными за 2013 год. Надо сказать, что у каждого региона свой демографический портрет. В него входит количество рождений, браков за определенное время, один из самых важных показателей – смертность, в том числе смертность от внешних факторов, которая в нашей стране очень большая. Сейчас картина по смертности от внешних факторов в целом по стране выглядит благополучно, но есть три региона, где это не так: там эта смертность растет.

В Красноярском крае это явление началось в мае 2014 года, в Воронежской и Нижегородской областях – в марте 2015-го и с некоторыми колебаниями продолжается до сих пор. Если сравнивать с 2013 годом, то на каждый из этих регионов с 2014–2015 года приходится более 2 тысяч, а всего – 6312 “лишних” смертей. Я хочу уточнить, что я говорю именно о зарегистрированных смертях – это не значит, что именно такое количество людей умерло. Естественно, я смотрела в СМИ – что же происходило такого особенного в этих регионах, что столько людей умерло?

Может, там наркотик страшный смертельный распространялся или катастрофа какая-то была? Но катастрофы в СМИ как раз отображаются хорошо – взять ту же авиакатастрофу над Синаем в 2015 году, там взлет смертности виден четко. Правда, и тут есть своя странность: я ждала, что жертвы этой авиакатастрофы будут зарегистрированы как жертвы теракта, но они зарегистрированы в транспортной графе. Почему – это тоже большой вопрос.

В остальном же мы видим из месяца в месяц повторяющиеся цифры – плюс 100, 200, 300, 150 смертей в каждом из трех регионов – и мы понимаем, что это не случайно. Моя основная гипотеза, что все эти люди погибли не в этих регионах. А возникновение аномальной смертности в мае 2014 года я связываю с тем, что значительное число россиян участвует в боевых действиях на территории других стран: это Украина и Сирия.

Так как наша страна отрицает свое участие в военных действиях, но не отрицает присутствие там своих граждан, которые, с моей точки зрения, занимаются международным терроризмом, то у меня возникает вопрос. Если эти граждане погибли, допустим, на Донбассе, то почему органы ЗАГС регистрируют их смерти в нескольких определенных регионах, с чем это связано? Кто мог принять такое решение – наверное, руководство этих регионов? И мне непонятно, где на самом деле были зарегистрированы эти люди, а где они умерли, – говорить Татьяна Колесова.

Можливо, найголовніше питання для Тетяни Колесової, чому суспільство не бачить цих смертей і не задається жодними питаннями. Сама вона направляла запит в МВС і отримала відписку, де було сказано, що зі смертністю в країні все добре. Це її не здивувало - вона знає, що державні органи, такі як МВС та МОЗ, мають можливість маніпулювати в документах причинами смертності: у всякому разі, в оперативних даних вона нерідко бачила одні причини, а в основних звітах - вже зовсім інші.

На думку Тетяни Колесової, тут потрібне велике дослідження різних чинників, наприклад, роботи РАЦСів і кладовищ. Ніхто не знає, скажімо, як реєструються смерті людей, які померли за межами Росії, або як фіксуються смерті людей, зареєстрованих в інших регіонах.

Соціолог Марія Мацкевич теж зауважує, що в Росії не перший рік накопичуються великі претензії до вітчизняної статистики - в першу чергу, з боку професіоналів, які цю статистику використовують.

" И это касается любой статистики, например экономической, – посмотрите, как экономисты на нее ругаются! И по поводу того, как составляются различные показатели, и как может внезапно меняться методика подсчета. И к демографической статистике часто бывают вопросы – как там что учитывается. Не говоря уже о таких вещах, когда власти в каких-то регионах, в том же Петербурге, более склонны полагаться на данные опросов общественного мнения, чем на официальную статистику.

Например, когда надо выявить статистику занятости в малом бизнесе, им проще провести опрос, чем выяснять, что и как скрывается от статистического учета. В демографической статистике большие проблемы – начиная с того, как была проведена последняя перепись, какие ходили рассказы переписчиков, каким образом это все делалось.

Так что, положа руку на сердце, без дополнительного анализа и без разговоров с людьми, которые знают, как строятся вот именно эти показатели, на которые вы сейчас смотрите, разобраться в статистке и судить о чем-то довольно сложно. Если посмотреть с исторической перспективы, то российская власть никогда особенным уважением к ведению статучета не отличалась. Поэтому если для каких-то целей надо было статистику подправить, то это делалось, причем это далеко не всегда был приказ на высшем уровне. Речь могла идти о манипуляциях на уровне какого-то ведомства или звена в регионе.

Очень часто это касается медицинской статистики или статистики преступлений, потому что по этим показателям принято судить о работе ведомства. Какие-то показатели могут занижаться, какие-то завышаться, и вы удивленно смотрите на разницу в показателях за два года, а оказывается, что все просто: в этом году надо было показать, как все плохо, чтобы выбить денег, поэтому надо было сгустить краски и обрисовать, как все плохо, а в следующем году надо отчитаться за результаты – показать, как мы хорошо работаем, какие мы эффективные."

Проте доцент департаменту соціології Вищої школи економіки в Петербурзі Олексій Купріянов, зробивши необхідні розрахунки, погодився з тим, що смертність від зовнішніх причин у трьох зазначених Тетяною Колесовою регіонах дійсно виглядає аномальною.

"Когда мы видим такие резкие скачки статистических данных, то первая гипотеза, которая должна посещать исследователя, – это предположение, что данные собраны как-то не так. Например, изменилась учетная политика. Но то, что происходит в этих трех областях – Нижегородской, Воронежской и Красноярском крае, – мне кажется, очень трудно списать на изменение учетной политики.

Да, есть сезонные колебания смертности – известно, что летом умирает больше людей, чем зимой. Есть колебания даже между месяцами, в которых 30 или 31 день, не говоря уже о феврале, в котором дней всего 28, и смертность в нем за счет этого заметно ниже, чем в остальные месяцы. Но здесь мы наблюдаем слишком уж резкие скачки и падения, не связанные с сезонными колебаниями. Во всяком случае, мы можем утверждать, что у нас в трех областях есть серьезное повышение смертности, которое, видимо, не связано с изменением учетной политики – не могла же она измениться только в этих трех областях!

В таких случаях главный вопрос для исследователей – можно ли объяснить подобные отклонения случайными причинами. Для этого мы разделяем данные по двум периодам и затем сравниваем их с помощью стандартных статистических тестов. Эти тесты показывают, что, во-первых, смертность от так называемых прочих причин – то есть не от убийств, самоубийств, транспорта и алкоголя – в эти периоды вдвое превышает смертность той же категории в другие периоды.

Вероятность того, что это случайные отклонения, крайне мала – ни в одном случае она не выше, чем одна десятимиллионная. Это как если играть в орлянку и на 30 бросков выкинуть 1 раз орла и 29 – решку. Это событие может происходить не очень часто – в одном случае из 10 миллионов.

Так что это действительно не случайный, а реально зафиксированный всплеск смертности в трех регионах, с такой вот сложной динамикой. В чем причина – это надо выяснять, ведь все эти мертвые люди откуда-то взялись, а вот откуда – в этих данных, к сожалению, не содержится.

Конечно, есть желание связать все это с какими-то внешнеполитическими делами, но тут нужен очень аккуратный анализ. Если посмотреть на графики, то видно, что пик смертности, который начинается в Красноярском крае, приходится на весну 2014 года. Остальные пики – отложенные примерно на год. Как человек науки, я бы не строил поспешных обобщений, надо посмотреть внимательно, понять, откуда берутся эти смерти.

Ведь Госкомстат – это очень высокая инстанция, пока до нее доберутся все данные, утечет много воды. Надо понять, где начались все эти учеты. Если бы аномальный всплеск смертности был где-то в Ростове, объяснить его было бы проще. Понятно, что у нас причудливый механизм формирования статистики, особенно если дело касается потерь от участия во внешних конфликтах.

В Нижегородской области и Воронежской пики смертности не так четко привязаны к началу боевых действий на Украине, хотя, возможно, и туда перекинули учет откуда-то из другого места," –вважає Олексій Купріянов.